Был он просто Лёва, Жид обыкновенный. Стал товарищ Троцкий, — Комиссар военный. Народная песня…
Добавить в моё избранное
24 мин, 9 сек 5086
В детстве товарища Троцкого все звали просто Лейба Бронштейн, а вовсе не Лев Давидович Троцкий. Мальчонкой он рос хулиганистым и непослушным. Когда, например, вечерами после ужина дедушка читал вслух Талмуд для всей семьи, маленький Лейба хныкал и капризничал, мешая остальным приобщаться к древней мудрости. Родным его это не нравилось.
— Таки прямо гой какой-то! — возмущался старенький дедушка Абрам.
И был абсолютно прав: мальчик Лейба вёл себя как распоследний гой. Он кривлялся и строил рожи в синагоге, дрался с детьми раввина, бросал собакам кошерную пищу, сморкался в ермолку и пакостил в отцовской аптеке. Однажды он подменил дедушкино слабительное порошком из шпанских мушек. 76-летний дедушка был немало удивлён таким чудом господним и несколько дней не вылазил из публичного дома. В другой раз маленький негодник подменил на кухне добрую говядину мерзостной свининой! Семейство Бронштейнов едва руки на себя не наложило. Уж не говорю про гнусную привычку малолетнего филистимлянина проигрывать в рюхи новенькую одежду и швыряться в своих братишек и сестрёнок праздничной мацой.
Чаша терпения родных переполнилась и день их гнева наступил, когда за пасхальным столом однажды Лейба весело заявил, что станет черносотенцем, и громко запел «Боже, царя храни!»
Экзекуция прошла при единодушном и очень шумном одобрении всех присутствующих.
— Дождёшься! Стукнут тебя ледорубом по голове! — в сердцах сказал отец, засовывая назад в брюки ремень из лакированной кожи с увесистой медной бляхой.
— Папа, а что такое ледоруб? — сквозь слёзы спросил любопытный мальчик, потирая опухший красно-синий зад.
— Ну, это такое орудие специальное у альпинистов, чтобы на горки залазить.
— А кто такие альпинисты? А Моисей тоже был альпинист? Он ведь тоже на горку лазил. А у него был ледоруб? Он что, хотел им боженьку по голове стукнуть?
— Не болтай ерунды, мишуген. Альпинисты — это такие люди, от безделья лазят по горам, искушают господа почём зря. А Моисей не был альпинстом — он был человек праведный.
— А я, когда вырасту, тоже стану альпинистом. У меня тоже будет ледоруб, и я всех буду стукать им по головам.
— Нет, сынок, ты будешь аптекарем, как все твои предки. И не зли меня, поганец, не то хуже будет.
После этого памятного разговора прошли долгие годы. Никаким аптекарем Лейба не стал. Он сделал более выгодную и интересную карьеру: от мелкого фарцовщика контрабандой в Одессе до генерала Красной Армии. Его беспокойный живой ум подарил человечеству такие полезные изобретения, как газовая камера, гильотина, концлагеря, ВЧК, а также голем-убийца с дистанционным управлением, которого позже придурочные америкосы переименовали в Шварценеггера-Терминатора. За эти выдающиеся достижения Советом ООН и специальной комиссией ЮНЕСКО по правам человека Лейбе Бронштейну-Троцкому была присуждена Нобелевская премия. За это его и невзлюбил завистливый горский бандит товарищ Сталин.
Спасские куранты пробили полночь. Гулкое уханье сов, живших в башнях Кремля, гармонично вписывалось в рычание голодных медведей, в последнее время стаями бродивших по обезлюдевшим московским улицам. Из Мавзолея нёсся тоскливый вой. Это проклятая душа Кремлёвского вурдалака томилась, лишённая по приказу товарища Сталина свежей пищи. Время от времени доносились издалека взрывы и пулемётные очереди — это доблестные воины ЧК-НКВД, патрулировавшие Москву на танках и бронеавтомобилях, стреляли в редкие светящиеся окна враждебных советской власти обывателей, не желающих экономить драгоценное для родины электричество. Именно отсюда, кстати, и пошла знаменитая песня про «московских окон негасимый свет».
Товарищ Сталин, или, как он сам себя любил называть, Дядя Джо, одетый в ковбойский костюм, подаренный ему американскими рабочими, сидел у камина в своей кремлёвской спальне. Он стрелял из «Кольта» в большой портрет Троцкого и радостно хохотал при каждом попадании. Рядом по стойке «смирно» стоял его камердинер Клим Ворошилов, загримированный под циркового «рыжего».
— Вот ти Клим, випьешь яду, если я тибе пирикажу? — глубокомысленно произнёс отец народов, отложив на хрустальный столик револьвер.
— Враз, товарищ Сталин!
— Ну, так випей. Я пириказиваю.
И вождь, лукаво усмехаясь в усы, налил водки в огромный бокал, искусно сделанный из черепа экс-императора России Николая Второго.
— Пей, Климушка, пей, дарагой! За драгаценное здаровие таварища Сталина!
Клим, затряссшийся мелкой дрожью, тюкнулся коленками в дубовый паркет и жадно припал устами к сафьяновым, украшенным изумрудами сапожкам с золотыми шпорами.
— Пощади, отец родной! Помилосердствуй! Я ведь ещё столько для партии, для народа не сделал. Хочешь, я для тебя тысячу, нет, сто тысяч, нет, десять миллионов врагов народа замочу! Собственноручно! Смилуйся! У меня ведь жена, детки…
— Э-э-э… Что с табой, дарагой?
— Таки прямо гой какой-то! — возмущался старенький дедушка Абрам.
И был абсолютно прав: мальчик Лейба вёл себя как распоследний гой. Он кривлялся и строил рожи в синагоге, дрался с детьми раввина, бросал собакам кошерную пищу, сморкался в ермолку и пакостил в отцовской аптеке. Однажды он подменил дедушкино слабительное порошком из шпанских мушек. 76-летний дедушка был немало удивлён таким чудом господним и несколько дней не вылазил из публичного дома. В другой раз маленький негодник подменил на кухне добрую говядину мерзостной свининой! Семейство Бронштейнов едва руки на себя не наложило. Уж не говорю про гнусную привычку малолетнего филистимлянина проигрывать в рюхи новенькую одежду и швыряться в своих братишек и сестрёнок праздничной мацой.
Чаша терпения родных переполнилась и день их гнева наступил, когда за пасхальным столом однажды Лейба весело заявил, что станет черносотенцем, и громко запел «Боже, царя храни!»
Экзекуция прошла при единодушном и очень шумном одобрении всех присутствующих.
— Дождёшься! Стукнут тебя ледорубом по голове! — в сердцах сказал отец, засовывая назад в брюки ремень из лакированной кожи с увесистой медной бляхой.
— Папа, а что такое ледоруб? — сквозь слёзы спросил любопытный мальчик, потирая опухший красно-синий зад.
— Ну, это такое орудие специальное у альпинистов, чтобы на горки залазить.
— А кто такие альпинисты? А Моисей тоже был альпинист? Он ведь тоже на горку лазил. А у него был ледоруб? Он что, хотел им боженьку по голове стукнуть?
— Не болтай ерунды, мишуген. Альпинисты — это такие люди, от безделья лазят по горам, искушают господа почём зря. А Моисей не был альпинстом — он был человек праведный.
— А я, когда вырасту, тоже стану альпинистом. У меня тоже будет ледоруб, и я всех буду стукать им по головам.
— Нет, сынок, ты будешь аптекарем, как все твои предки. И не зли меня, поганец, не то хуже будет.
После этого памятного разговора прошли долгие годы. Никаким аптекарем Лейба не стал. Он сделал более выгодную и интересную карьеру: от мелкого фарцовщика контрабандой в Одессе до генерала Красной Армии. Его беспокойный живой ум подарил человечеству такие полезные изобретения, как газовая камера, гильотина, концлагеря, ВЧК, а также голем-убийца с дистанционным управлением, которого позже придурочные америкосы переименовали в Шварценеггера-Терминатора. За эти выдающиеся достижения Советом ООН и специальной комиссией ЮНЕСКО по правам человека Лейбе Бронштейну-Троцкому была присуждена Нобелевская премия. За это его и невзлюбил завистливый горский бандит товарищ Сталин.
Спасские куранты пробили полночь. Гулкое уханье сов, живших в башнях Кремля, гармонично вписывалось в рычание голодных медведей, в последнее время стаями бродивших по обезлюдевшим московским улицам. Из Мавзолея нёсся тоскливый вой. Это проклятая душа Кремлёвского вурдалака томилась, лишённая по приказу товарища Сталина свежей пищи. Время от времени доносились издалека взрывы и пулемётные очереди — это доблестные воины ЧК-НКВД, патрулировавшие Москву на танках и бронеавтомобилях, стреляли в редкие светящиеся окна враждебных советской власти обывателей, не желающих экономить драгоценное для родины электричество. Именно отсюда, кстати, и пошла знаменитая песня про «московских окон негасимый свет».
Товарищ Сталин, или, как он сам себя любил называть, Дядя Джо, одетый в ковбойский костюм, подаренный ему американскими рабочими, сидел у камина в своей кремлёвской спальне. Он стрелял из «Кольта» в большой портрет Троцкого и радостно хохотал при каждом попадании. Рядом по стойке «смирно» стоял его камердинер Клим Ворошилов, загримированный под циркового «рыжего».
— Вот ти Клим, випьешь яду, если я тибе пирикажу? — глубокомысленно произнёс отец народов, отложив на хрустальный столик револьвер.
— Враз, товарищ Сталин!
— Ну, так випей. Я пириказиваю.
И вождь, лукаво усмехаясь в усы, налил водки в огромный бокал, искусно сделанный из черепа экс-императора России Николая Второго.
— Пей, Климушка, пей, дарагой! За драгаценное здаровие таварища Сталина!
Клим, затряссшийся мелкой дрожью, тюкнулся коленками в дубовый паркет и жадно припал устами к сафьяновым, украшенным изумрудами сапожкам с золотыми шпорами.
— Пощади, отец родной! Помилосердствуй! Я ведь ещё столько для партии, для народа не сделал. Хочешь, я для тебя тысячу, нет, сто тысяч, нет, десять миллионов врагов народа замочу! Собственноручно! Смилуйся! У меня ведь жена, детки…
— Э-э-э… Что с табой, дарагой?
Страница
1 из 8
1 из 8
