Добавить в моё избранное
24 мин, 9 сек 5087
Какой жена? Какой детки? Вах-вах! Такой здаровий русский мужик баится водка пить. Вай, пазор! Вай, нэ уважаю! Или, может бить, Клим, это ти меня не уважаешь, а? Маё здаровье пить не хочешь? Может, я тибе чем-та абыдел, а, Клим? Ти скажи чем, не бойся. Не нада баяться таварища Сталина. Он добрый. Он па мере сваих скромних сил пастарается исправить сваи ашибки перед таварищами!
Вытращив от ужаса глаза и надув щёки, Клим трясущимися руками схватил николашкину черепушку и мелкими глоточками осушил её. Особая сталинская водка (сам Сталин её, впрочем, не пил) крепостью 100 градусов тут же ударила в его крохотные павианьи мозги.
— Всё, товарищ Сталин! Прошу считать меня коммунистом! Умираю за Вас! Прошу похоронить меня в кремлёвской стене! Именной маузер завещаю любимой партии!
— Э-э-э… Вот что пьянство делает с челавеком. Не зря гаварят, что водка — эта чистый яд. Ну, пачему ви, русские, так много пьёте, а? Ви некультурный народ. То ли дэло, ми, грузыны.
Клим в это время тихонько блевал себе за пазуху. Товарищ Сталин брезгливо отвёл свои жёлтые глаза. Взгляд его вдруг упал на изрешеченный пулями портрет Троцкого работы художника Левитана.
— А, кстаты… Что там паделывает этот Иудушка Троцкий?
— Троцкому хочется Интернационала, товарищ Сталин.
— Интер-Националь? Вах, как нэхорошо! Там же дэвки всякие прадажные будут, сволочь разная нэпманская будет шампузей с ананасами жрать. Падавать палахой примэр пионэрам и камсамолкам. Зачем ми будем развращать нашу замечатэльную маладёжь? Нэт, Клим, не для этого строили ми советскую власть. Рабочим и крестьянам не нужен этот жидовско-белогвардейский Интер-«Националь».
Товарищ Сталин раскурил трубку, выдолбленную из берцовой кости товарища Кирова, и задумался. Его изъеденное оспой и проказой угрястое лицо сморщилось и стало похожим на старый бабушкин кошелёк.
— Нэхороший чэловэк этот Троцкий. А, таварищ Варашилов?
— Так точно, Иосиф Виссарионович. Исключительно нехороший. Порубить его шашками к ебене матери и никаких интернационалов!
— Парубить, гаваришь? Эта харашо. Исключитэлно здравая мысл пришла в тваю тупую голову, Клим.
— Рады стараться, товарищ Сталин!
— Ладно, ладно. Старатэльный какой нашёлса. Иди лючше умойса. Вон, блэвотина в усах застряла.
Оставшись в одиночестве, лучший друг человечества лениво полистал присланные советской разведкой из Америки комиксы про Супермена, подразнил сидящего в углу в тесной малюсенькой клеточке Бухарина и, выпив затем стакан простокваши, лёг спать. Какое-то время лёжа в постели он тихонько напевал: «Товарищ Сталин, вы большой учёный»…. Поворочавшись с боку на бок, вождь вытащил из-под подушки трубку внутренней связи и проговорил в неё:
— Аллё, Лаврентий! Слюшай, дарагой, расстрэляй, пажалюста, жену и деток Клима. Они ему мешают думать о дэлэ. Атвликают ат работы. Да. Нэмэдлэнно.
Через несколько секунд из спальни доносился уютный храп.
«Нет, хорошая всё-таки страна Россия! Какие просторы, сколько всего! А народ, какой замечательный, чудесный тут народ!»
Так размышлял после третьей бутылки «Вдовы Клико» нарком Войны и Тотального уничтожения (нарквойтотун) товарищ Троцкий, выходя из открытого им недавно ресторана «Третий Интер-Националь». В ушах Льва Давыдовича ещё звучали звуки революционного джаза, в глазах мелькали увешанные брюликами пышные прелести жён и любовниц крупных ответработников. Всех этих Сарр, Рахилей, Фань. Вспоминалось, как взлетали под чарующие аккорды переделанного на манер канкана «Интернационала» загорелые стройные ножки полуголых танцовщиц, замотанных в кумачи.
Весело напевая про ананасы в шампанском и покачиваясь по сторонам, товарищ Троцкий направился к своему сияющему автомобилю. Охрана из пятидесяти вооружённых до зубов амбалов-латышских стрелков услужливо бежала навстречу, сметая всё на своём пути. Троцкий был не на шутку смелым: он передвигался по Москве с такой маленькой свитой и даже мог запросто, как обычный человек, сам пройти от авто до ресторана.
— Дяинька! Дай на хлебушек! Пятый день не емши.
Грязное существо лет восьми в лохмотьях, из которых так и сыпались на чистый асфальт вши, жалобно смотрело на доблестного орла революции. Тот, брезгливо поморщившись, вынул из ножен шашку — подарок эмира Бухарского — и лёгким, изящным взмахом развалил жалкую порошайку на две аккуратные половинки. Швырнув испачканное оружие подбежавшему адьютанту, нарквойтотун снял и выбросил серые замшевые перчатки: на одну из них попала капелька крови.
— Безобразие! И это в самом центре Москвы! В самом центре новой советской культуры! Когда мы, наконец, решим проблему беспризорности?! Когда мы, наконец, покончим с нею раз и навсегда?! С этим тяжким и позорным наследием царского режима!
Вытращив от ужаса глаза и надув щёки, Клим трясущимися руками схватил николашкину черепушку и мелкими глоточками осушил её. Особая сталинская водка (сам Сталин её, впрочем, не пил) крепостью 100 градусов тут же ударила в его крохотные павианьи мозги.
— Всё, товарищ Сталин! Прошу считать меня коммунистом! Умираю за Вас! Прошу похоронить меня в кремлёвской стене! Именной маузер завещаю любимой партии!
— Э-э-э… Вот что пьянство делает с челавеком. Не зря гаварят, что водка — эта чистый яд. Ну, пачему ви, русские, так много пьёте, а? Ви некультурный народ. То ли дэло, ми, грузыны.
Клим в это время тихонько блевал себе за пазуху. Товарищ Сталин брезгливо отвёл свои жёлтые глаза. Взгляд его вдруг упал на изрешеченный пулями портрет Троцкого работы художника Левитана.
— А, кстаты… Что там паделывает этот Иудушка Троцкий?
— Троцкому хочется Интернационала, товарищ Сталин.
— Интер-Националь? Вах, как нэхорошо! Там же дэвки всякие прадажные будут, сволочь разная нэпманская будет шампузей с ананасами жрать. Падавать палахой примэр пионэрам и камсамолкам. Зачем ми будем развращать нашу замечатэльную маладёжь? Нэт, Клим, не для этого строили ми советскую власть. Рабочим и крестьянам не нужен этот жидовско-белогвардейский Интер-«Националь».
Товарищ Сталин раскурил трубку, выдолбленную из берцовой кости товарища Кирова, и задумался. Его изъеденное оспой и проказой угрястое лицо сморщилось и стало похожим на старый бабушкин кошелёк.
— Нэхороший чэловэк этот Троцкий. А, таварищ Варашилов?
— Так точно, Иосиф Виссарионович. Исключительно нехороший. Порубить его шашками к ебене матери и никаких интернационалов!
— Парубить, гаваришь? Эта харашо. Исключитэлно здравая мысл пришла в тваю тупую голову, Клим.
— Рады стараться, товарищ Сталин!
— Ладно, ладно. Старатэльный какой нашёлса. Иди лючше умойса. Вон, блэвотина в усах застряла.
Оставшись в одиночестве, лучший друг человечества лениво полистал присланные советской разведкой из Америки комиксы про Супермена, подразнил сидящего в углу в тесной малюсенькой клеточке Бухарина и, выпив затем стакан простокваши, лёг спать. Какое-то время лёжа в постели он тихонько напевал: «Товарищ Сталин, вы большой учёный»…. Поворочавшись с боку на бок, вождь вытащил из-под подушки трубку внутренней связи и проговорил в неё:
— Аллё, Лаврентий! Слюшай, дарагой, расстрэляй, пажалюста, жену и деток Клима. Они ему мешают думать о дэлэ. Атвликают ат работы. Да. Нэмэдлэнно.
Через несколько секунд из спальни доносился уютный храп.
«Нет, хорошая всё-таки страна Россия! Какие просторы, сколько всего! А народ, какой замечательный, чудесный тут народ!»
Так размышлял после третьей бутылки «Вдовы Клико» нарком Войны и Тотального уничтожения (нарквойтотун) товарищ Троцкий, выходя из открытого им недавно ресторана «Третий Интер-Националь». В ушах Льва Давыдовича ещё звучали звуки революционного джаза, в глазах мелькали увешанные брюликами пышные прелести жён и любовниц крупных ответработников. Всех этих Сарр, Рахилей, Фань. Вспоминалось, как взлетали под чарующие аккорды переделанного на манер канкана «Интернационала» загорелые стройные ножки полуголых танцовщиц, замотанных в кумачи.
Весело напевая про ананасы в шампанском и покачиваясь по сторонам, товарищ Троцкий направился к своему сияющему автомобилю. Охрана из пятидесяти вооружённых до зубов амбалов-латышских стрелков услужливо бежала навстречу, сметая всё на своём пути. Троцкий был не на шутку смелым: он передвигался по Москве с такой маленькой свитой и даже мог запросто, как обычный человек, сам пройти от авто до ресторана.
— Дяинька! Дай на хлебушек! Пятый день не емши.
Грязное существо лет восьми в лохмотьях, из которых так и сыпались на чистый асфальт вши, жалобно смотрело на доблестного орла революции. Тот, брезгливо поморщившись, вынул из ножен шашку — подарок эмира Бухарского — и лёгким, изящным взмахом развалил жалкую порошайку на две аккуратные половинки. Швырнув испачканное оружие подбежавшему адьютанту, нарквойтотун снял и выбросил серые замшевые перчатки: на одну из них попала капелька крови.
— Безобразие! И это в самом центре Москвы! В самом центре новой советской культуры! Когда мы, наконец, решим проблему беспризорности?! Когда мы, наконец, покончим с нею раз и навсегда?! С этим тяжким и позорным наследием царского режима!
Страница
2 из 8
2 из 8
