Афина

Я сделал ксерокопии примерно десяти таких научных статей и заметок, привлекших мое внимание. И я хочу отметить, что совпадения в них могут казаться случайными, но, как показало мое дальнейшее научное расследование, характер их вовсе не случаен. К тому моменту у меня на руках оказались свидетельства того, что во всем мире повсеместно, независимо от древности той или иной культуры, исповедуемой религии и уровня развития цивилизации, находились очаги малоизученных верований, которые можно было объединить по нескольким общим признакам, а именно: почитаемым божеством являлась дева-воительница, с атрибутами змеи или птицы, иногда шлемом и копьем, а наименования божества в различных культах в фонетическом плане представлялись почти или полностью идентичными. Из этого я сделал вывод, что каким-то непостижимым и загадочным образом на Земле, возможно, с незапамятных времен существует неизвестный науке культ, следы которого неявно отражаются в нескольких мировых культурах. Культ Афины, таким образом, являлся одним из многих отголосков этого теоретического первобытного верования, так как идеально подходил под общую для всех остальных схему. Стоит ли говорить, что мою голову тотчас вскружила отчетливая перспектива сделать сенсационное научное открытие в области мифологии и религиоведения?

Именно в это время волею судеб я столкнулся с крупнейшим антиковедом и философом, немецким профессором Йозефом Либеркрафтом. Этот известный в научных кругах ученый посетил МГУ им. М. В. Ломоносова с небольшим курсом лекций по древнегреческим женским культам. Мне среди немногих студентов Толмачевского университета удалось попасть на лекции к профессору, а также посчастливилось принять участие в личной беседе с ним. Я решил обратиться к нему со своими размышлениями по поводу найденных мной свидетельств существования необычайно древнего и широко распространенного культа, при этом не позабыв указать на очевидную его связь с культом Афины в Древней Греции. Либеркрафт, однако же, отнесся довольно прохладно к моим доказательствам, и мне тогда на мгновение показалось, что я не сумел удивить старого профессора. Его глаза слегка загорелись, лишь когда я упомянул о печальном опыте советского ученого Марченко и его знакомстве с аборигенами-культистами Микронезии. Казалось, эта тема затронула в нем давнее воспоминание о былых днях, когда он, еще начинающий исследователь, так же, как и я, горел желанием раскрыть все диковинные тайны древности. Поразмышляв некоторое время, Либеркрафт дал мне несколько советов касательно моей дипломной работы, после которой, по его мнению, я мог бы заняться действительно стоящей темой, да еще и под его руководством. Выросший в Восточной Германии и прекрасно владеющий русским, профессор сказал мне: «Вы, молодой человек, без сомнений напали на удивительный след архаичной и таинственной загадки в человеческой истории, однако, как и многие молодые исследователи, еще не обладаете достаточным опытом, чтобы увидеть — вы идете не в том направлении. Представьте, что найденная вами с виду необъяснимая картина — лишь малая часть великого целого, лишь замочная скважина, за которой еще не видно истинных циклопических размеров будущего открытия. Вы могли бы посвятить свою дипломную работу широкой распространенности верований, связанных со змеиной девой-воительницей, но то, куда я предлагаю вам идти дальше, сулит невероятные знания в области неведомого «.

Таким образом, немало озадаченный, я посвятил оставшиеся весенние месяцы подготовке к экзаменам, при этом не забывая о загадочных, почти пророческих словах Йозефа Либеркрафта. Я успешно защитил дипломную работу, с отличием окончил университет и, собрав необходимые средства, уже осенью 2011 года полетел по приглашению профессора в Германию. Как оказалось впоследствии, я еще не раз пожалею об этом решении.

II

Особняк Йозефа Либеркрафта располагался в двадцати километрах от Гриммена3, окруженный древним величественным лесом с многочисленными дубовыми рощами. Как только я впервые очутился в этом месте, я словно физически ощутил острое желание убраться отсюда подальше — воздух вокруг пропитывала неизъяснимая злоба, исходящая, казалось, от всего — земли, деревьев, животных, стен самого дома Либеркрафта. Надо сказать, что его особняк являл собой образец причудливой эклектичной архитектуры, более всего принадлежащей к неоромантизму начала XX века. Не знаю, каков был замысел профессора, но восхищение его дом нисколько не вызывал. Напротив, меня посетило чувство изумления и отвращения одновременно, и я не могу объяснить их причину, хотя и понимаю, что в некоторой степени вина лежала на неуместности внешнего вида, дикости и причудливости здания. Дорические колонны соседствовали с апсидами, окна в романском стиле — с высоким готическим потолком, а темно-зеленый цвет стен неприятно контрастировал с несколькими витражами, расположенными на втором этаже. Нельзя было точно сказать, являлся ли особняк Либеркрафта венцом архитектурной безвкусицы, либо же творением безудержного художественного гения.