Афина

Уродливая, непостижимая, порожденная нечеловеческим разумом иных миров, из разорванной наполовину головы профессора лезла тварь, и лишь один ее вид повергал в безумие слабых духом. Она наполнила воздух невыносимым зловонием и мерзкими возгласами, от которого у некоторых культистов полилась кровь из ушей. Кто-то падал в обморок от перенесенного шока, кто-то молился всем богам сразу, прося о прощении — вокруг воцарилась вакханалия зла.

Оброненные на пол свечи подожгли центральный зал в нескольких местах. Пламя вскоре грозило охватить весь дом, сотрясаемый космическими судорогами. Собрав остаток воли в кулак, я ринулся к выходу. За спиной я слышал, буквально чувствовал на себе злобный вопль инфернальной бестии, желавшей выбраться на свободу. Впопыхах я запирал за собой двери, уповая на то, что это задержит монстра на достаточно долгое время, пока пламя не поглотит особняк целиком. Вырвавшись наружу, я кубарем покатился по земле, глотая воздух, а сзади меня, внутри дома, что-то взорвалось и из всех окон выбило стекла. Еще один раз землю сотряс яростный крик чудовища — я заметил, что оно еще и смеялось… А после этого я услышал чей-то жуткий вопль, который навсегда врезался в мою память.

Я бежал, не разбирая дороги, а вокруг меня шумели деревья, грозя пылающему дому непроизнесенными проклятиями. Лес ожил, взбунтовался, превращаясь в неистовую плотную преграду, не позволявшую мне бежать прочь от кошмара. Отчаянно и остервенело лаяли где-то волки, небо заполонили тысячи ворон, а луна покрылась угрожающим багровым цветом. Земля пропиталась инородной скверной и засмердела. Я, лишенный сил, не смог пробежать больше ста метров и свалился без чувств, предаваясь милостивому забытью.

IV

Дальнейшие события уже не представляют важности. Кошмар, пережитый мной в доме Йозефа Либеркрафта, не сравнится ни с чем. Полиция ничего не нашла на пепелище, обвинения в поджоге и массовом убийстве с меня были быстро сняты. Я благодарил Бога за то, что пламя очистило землю и от библиотеки Либеркрафта, и от его безумных приспешников, и от космического ужаса, рожденного вечером 18-го августа. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться домой и забыть обо всем.

Увы, надежды на забытье оказались тщетны: кошмар не окончился. Меня преследовали чудовищные, хаотичные видения — такие, как если бы ожили самые жуткие картины ада, написанные Босхом7. Необъяснимые, пугающие грезы о неисчислимом множестве безумных миров захлестывали меня каждую ночь. Я видел неестественные, непропорциональные, нелогичные каменные творения, созданные явно не человеческими руками. Они не вызывали во мне ничего, кроме ужаса — я всякий раз просыпался в слезах, которые не мог сдерживать. И всегда я видел ту тварь в своих бредовых сновидениях — рука не в силах описать ее богохульный облик.

Вскоре я понял: мне не спастись. Сначала меня захлестнуло отчаяние. Но позже пришло смирение. Живя в уединении в своем подмосковном маленьком домике, я составил план действий, требующий от меня достаточной решимости и непоколебимости.

Итак, мне больше ничего иного не остается, кроме как принести себя в жертву во имя человечества и жизни на земле. Я уверен, что зло нашло дорогу в мой разум, и теперь мое тело — сосуд скверны, готовой выплеснуться и захлестнуть наш мир. Вы спросите, почему?

Я стараюсь не углубляться в свои воспоминания. Цепочка смутных догадок выстраивается в голове, и я думаю о том, что Марину Белову постигла та же участь, что и жрицу племени из Микронезии. А следующую за этим мысль о том, каким мясом меня кормили, пока я находился во власти лихорадки, я тут же отметаю от себя, содрогаясь от омерзения. Да, возможно… Возможно, именно так меня заразили еще одной тварью, но думать об этом — невыносимо.

Для меня всё кончено. Времени на то, чтобы искать способ избавиться от этого чудовищного существа внутри, нет. Кто знает, как скоро зло во мне найдет выход и подвергнет человечество неописуемому террору?

Я не могу выстрелить себе в голову — слишком велик риск, что чудовище не умрет. Поэтому мне кажется, что единственно возможное решение — это замуровать себя в подвале моего дома и надеяться на то, что созданные мной стены послужат достаточной преградой. Отпущенное мне время я потратил на то, чтобы сделать их как можно более толстыми — я воздвиг пять рядов кирпичей и оставил для себя проход, который заделаю последним. Правда, особой надежды на то, что план сработает, нет.

Если кто-нибудь прочитает эту рукопись, значит, мое тело найдено. Возможно, обнаружившему меня человеку повезет и он удостоверится, что зло мертво вместе со мной. Я предвижу: смерть будет мучительной — либо от голода и безумия, либо от чудовища, вырывающегося из моей головы. Но ничего изменить нельзя. Мне отведен малый срок, и я знаю, что даже заживо замурованный, сдирающий до крови пальцы и бормочущий слова проклятия, я буду вспоминать и слышать предсмертный вопль неизвестного мне культиста, прокричавшего в тот страшный вечер:

— Ach, Gott!