Синий прямоугольник окна фоном для еще более темных, синих цветов. Углов в комнате не видно, и чье-то присутствие воспринимается только по движению воздуха. А потом вдруг окно меркнет сильнее — силуэт на нем, как дверь в никуда…
Добавить в моё избранное
25 мин, 56 сек 12509
Помолчим.
Помолчим на дорожку.
Есть такая детская игрушка: коробочка с ручкой, издающая немелодичные звуки, когда ручку вращают. Приятна тем, что и извлечение и прекращение звуков полностью в твоей власти.
А вдруг там кто-то живет?
Стены. Стены старого дома — на них нет обоев, а лишь грязновато-желтая краска до половины. Мебель, оставшаяся от прежней конторы: облезший диван, утративший первоначальный цвет, ставший просто серым. И стол, и стулья. И мухи между рамами. Они похожи на воспоминания: их можно разглядеть во всех подробностях, но они уже не жужжат, не докучают.
Человек встал перед окном, — оно выходило на довольно широкую улицу. «Я противостою миру», — подумал он. Это была шутка. Никому он не мог противостоять. Вот, например… Впрочем, неважно.
— Ж-ж-ж, ж-ж, бумц… Ж-ж-ж, бумц… — упорные насекомые в поисках выхода, прежде чем стать воспоминанием.
Совсем неинтересно. Процесс любопытен, а звуки — нет. Смена выражений лица, просто сам факт существования. Наверное, ему тоже нужно быть таким, неизменно повторять свое:
— Ж-ж-ж…
Чтобы иметь право. Чтобы быть правым.
Тихонько вылетев в окно пушистым шмелем, Амаири поднялся повыше, покружил над городом. По широкой дуге подлетел к его границе — и присел там, в рощице у железнодорожного полотна, на молодой листок; болтая ногами, разглядывал прошлогоднюю, белесую траву далеко внизу; лениво прогрохотал товарный состав.
И сладко пахла цветущая верба, и легкий ветер не мог развеять тепло от разогревшейся земли.
— … И, представляешь, такой облом! Я-то думал, что он мне скидку как знакомому сделает, а этому гаду лишь бы…
Запах свежих березовых листьев растаял, солнечный луч совсем не ласково грел затылок сквозь пыльные окна.
В прошлом году Амаири сменил три места работы. На двух его уволили после испытательного срока, а третье самоликвидировалось. Теперь он нашел что-то более (так пока думалось) постоянное — в его обязанности входило отвечать на корреспонденцию: вежливо и ничего не обещающе, — на жалобы и претензии не подлежащие рассмотрению, а также предложения сходу отвергнутые дирекцией. Амаири даже и после полугода работы смутно представлял себе, чем занимается фирма, куда его приняли на странную должность — секретаря, не секретаря, курьера, не курьера, — а некоторая документация по-старинке отправлялась через почтовые отделения, и в его обязанности входило и это. Что за «инновационные технологии»? Иногда похоже было, что речь идет о медицинских приборах, иногда — об оптическом контроле каких-то полностью автоматизированных производств…
Амаири ни о чем не спрашивал и строил догадки, когда был не слишком занят. Вообще, ему нравилось — быть не занятым.
Поэтому, когда его спрашивали: «Ты сейчас ничем не занят?» — он отвечал… отвечал: «Нет», — потому что сразу не мог ничего придумать. И на него сваливались дела, до которых у других просто не доходили руки… или ноги?
Например, несколько месяцев назад Амаири попросили принести кофе в кабинет заместителя директора, а там сидела не очень молодая, вычурно одетая женщина, которая странно на него посмотрела.
Заместитель директора сказал:
— Кофе? — обращаясь к ней, когда вошел Амаири с чашками.
— Да-да, — сказала дама.
И Амаири пролил на нее кофе. На ее светлую юбку. Она тогда еще раз на него посмотрела.
Почему-то его не уволили.
Это было событие в его жизни, — и взгляд дамы, и то, что его после него не уволили… Наверно, о нем можно было бы долго думать: под разными углами; но Амаири не стал.
Как удобно, что некоторые вещи происходят за нас — помимо нашей воли: если уж ты появился на свет, то почти наверняка научишься ходить (отдельные случаи не в счет). Пойдешь в школу и на работу. Самое замечательное — работа сама найдет тебя, — особенно, если у тебя нет никаких данных для нее. С работой Амаири справился бы любой другой — любитель дешевых детективов и растворимого кофе, потенциальный примерный семьянин и умеренно строгий отец… Но повезло именно Амаири — беспокойному читателю скучных авторов, невразумительному собеседнику с задатками закоренелого холостяка.
Он смущал корреспондентов странными оборотами речи, начальников — неформальностью, размытостью поведения. Но его терпели, потому что работа была — для дауна. Ни один нормальный человек не станет за такие деньги заниматься… ничем и очень многим.
Наверно, по закону случайных чисел с подобными людьми происходит… Просто у других жизнь так насыщена событиями, что между интрижкой с сослуживицей, рождением детей и покупкой автомоби… лей, ничего не может втиснуться. Даже такая мелочь, как появление родного брата.
— С чего это я должен вам верить?
Дело в том, что Амаири был единственным ребенком в семье, и его родители, — еще вполне здравствующие, — никак не могли обзавестись еще одним чадом — даже где-то на стороне.
Помолчим на дорожку.
Есть такая детская игрушка: коробочка с ручкой, издающая немелодичные звуки, когда ручку вращают. Приятна тем, что и извлечение и прекращение звуков полностью в твоей власти.
А вдруг там кто-то живет?
Стены. Стены старого дома — на них нет обоев, а лишь грязновато-желтая краска до половины. Мебель, оставшаяся от прежней конторы: облезший диван, утративший первоначальный цвет, ставший просто серым. И стол, и стулья. И мухи между рамами. Они похожи на воспоминания: их можно разглядеть во всех подробностях, но они уже не жужжат, не докучают.
Человек встал перед окном, — оно выходило на довольно широкую улицу. «Я противостою миру», — подумал он. Это была шутка. Никому он не мог противостоять. Вот, например… Впрочем, неважно.
— Ж-ж-ж, ж-ж, бумц… Ж-ж-ж, бумц… — упорные насекомые в поисках выхода, прежде чем стать воспоминанием.
Совсем неинтересно. Процесс любопытен, а звуки — нет. Смена выражений лица, просто сам факт существования. Наверное, ему тоже нужно быть таким, неизменно повторять свое:
— Ж-ж-ж…
Чтобы иметь право. Чтобы быть правым.
Тихонько вылетев в окно пушистым шмелем, Амаири поднялся повыше, покружил над городом. По широкой дуге подлетел к его границе — и присел там, в рощице у железнодорожного полотна, на молодой листок; болтая ногами, разглядывал прошлогоднюю, белесую траву далеко внизу; лениво прогрохотал товарный состав.
И сладко пахла цветущая верба, и легкий ветер не мог развеять тепло от разогревшейся земли.
— … И, представляешь, такой облом! Я-то думал, что он мне скидку как знакомому сделает, а этому гаду лишь бы…
Запах свежих березовых листьев растаял, солнечный луч совсем не ласково грел затылок сквозь пыльные окна.
В прошлом году Амаири сменил три места работы. На двух его уволили после испытательного срока, а третье самоликвидировалось. Теперь он нашел что-то более (так пока думалось) постоянное — в его обязанности входило отвечать на корреспонденцию: вежливо и ничего не обещающе, — на жалобы и претензии не подлежащие рассмотрению, а также предложения сходу отвергнутые дирекцией. Амаири даже и после полугода работы смутно представлял себе, чем занимается фирма, куда его приняли на странную должность — секретаря, не секретаря, курьера, не курьера, — а некоторая документация по-старинке отправлялась через почтовые отделения, и в его обязанности входило и это. Что за «инновационные технологии»? Иногда похоже было, что речь идет о медицинских приборах, иногда — об оптическом контроле каких-то полностью автоматизированных производств…
Амаири ни о чем не спрашивал и строил догадки, когда был не слишком занят. Вообще, ему нравилось — быть не занятым.
Поэтому, когда его спрашивали: «Ты сейчас ничем не занят?» — он отвечал… отвечал: «Нет», — потому что сразу не мог ничего придумать. И на него сваливались дела, до которых у других просто не доходили руки… или ноги?
Например, несколько месяцев назад Амаири попросили принести кофе в кабинет заместителя директора, а там сидела не очень молодая, вычурно одетая женщина, которая странно на него посмотрела.
Заместитель директора сказал:
— Кофе? — обращаясь к ней, когда вошел Амаири с чашками.
— Да-да, — сказала дама.
И Амаири пролил на нее кофе. На ее светлую юбку. Она тогда еще раз на него посмотрела.
Почему-то его не уволили.
Это было событие в его жизни, — и взгляд дамы, и то, что его после него не уволили… Наверно, о нем можно было бы долго думать: под разными углами; но Амаири не стал.
Как удобно, что некоторые вещи происходят за нас — помимо нашей воли: если уж ты появился на свет, то почти наверняка научишься ходить (отдельные случаи не в счет). Пойдешь в школу и на работу. Самое замечательное — работа сама найдет тебя, — особенно, если у тебя нет никаких данных для нее. С работой Амаири справился бы любой другой — любитель дешевых детективов и растворимого кофе, потенциальный примерный семьянин и умеренно строгий отец… Но повезло именно Амаири — беспокойному читателю скучных авторов, невразумительному собеседнику с задатками закоренелого холостяка.
Он смущал корреспондентов странными оборотами речи, начальников — неформальностью, размытостью поведения. Но его терпели, потому что работа была — для дауна. Ни один нормальный человек не станет за такие деньги заниматься… ничем и очень многим.
Наверно, по закону случайных чисел с подобными людьми происходит… Просто у других жизнь так насыщена событиями, что между интрижкой с сослуживицей, рождением детей и покупкой автомоби… лей, ничего не может втиснуться. Даже такая мелочь, как появление родного брата.
— С чего это я должен вам верить?
Дело в том, что Амаири был единственным ребенком в семье, и его родители, — еще вполне здравствующие, — никак не могли обзавестись еще одним чадом — даже где-то на стороне.
Страница
1 из 8
1 из 8
