26 мин, 55 сек 15880
— Чего ты боишься! Идем! Только под ноги смотри и все будет отлично!
Я оказался у открытой двери первым. Заглянул внутрь. Всего лишь небольшой холл, закиданный тут и там старыми газетами. Справа — лестница, ведущая наверх. Слева — плотно закрытая, тяжелая дверь. На потолке и поверху стен — остатки какой-то лепнины. От грязи и не разобрать. Сами стены были когда-то выложены тонкими, деревянными панелями, но теперь тоже облезли и выглядели плачевно. Остаток былой роскоши. И этот проевший все запах отбросов, мокрой бумаги и пыли.
— Паша, — Оля неуверенно прикоснулась к моему плечу. — Может, там кто есть? Давай не пойдем…
Не пойдем? Счас! Меня прям тянули к себе свисающие с потолка, тяжелые портьеры неопределенного оттенка. Они явно скрывали что-то интересное. И я узнаю, что!
— Да кто там может быть? — автоматом возразил я Оле. Любопытство прям съедало меня изнутри.
— Бомж… или какой-нибудь… маньяк?
— Маньяки жертв ловят, им недосуг по таким местам ходить, — ответил я, схватив Олю за руку. Девчонка вспыхнула как маковый цвет. Сделав вид, что не заметил ее смущения, я потянул ее за собой, к портьерам.
— Паша… — сама того не заметив, Оля прильнула к моему боку.
— Чего ты боишься, дурочка? — усмехнулся, вдруг поняв, что не хочу ее отталкивать. — Идем.
Я осторожно отодвинул тяжелую ткань. Оля чихнула от поднявшегося облачка пыли. Внутри оказался небольшой зал со сводчатым, местами обвалившимся потолком. Сквозь дыры в своде светило яркое, апрельское солнышко, медленно витали в воздухе шаловливые пылинки.
Но внимание мое приковало нечто внизу, за ступенчатыми рядами прогнивших, поломанных скамеек.
— Сцена! — выдохнул я. — Оля, это настоящая сцена! В настоящем театре!
Маленькое здание вдруг показалось мне волшебным.
— Не понимаю твоего восторга, — холодно ответила Оля.
Я вновь схватил ее за руку и потащил вниз, по укрытым запылившимся ковром ступеням.
— Здесь опасно, — продолжала ныть Оля. — Посмотри, потолок обвалился. Это здание может рухнуть!
— Да брось ты! — засмеялся я.
— Сядь там! — я потянул Ольгу к первому ряду.
Девушка выбрала место на скамье покрепче и почище. Неуверенно села, устроив рядом сумку.
Я забрался на сцену. Прогнившие половицы опасно поскрипывали, но мне было пофиг. Я хотел играть. И я буду играть. Тут. Для единственного, и даже, как ни странно, несимпатичного мне зрителя. Но буду играть, и это — главное.
Я достал из чехла гитару, сел прямо на пол, перебрал струны пальцами, как бы пробуя их, примериваясь. По груди растеклось знакомое тепло, пересохло в горле, мир вдруг исчез, и пальцы сами начали перебирать струны, заставляя их издавать нужные звуки.
Звук был великолепен. Совсем иной чем дома. Акустика в театре оказалась офигенной, потому и сама мелодия звучала совсем иначе. Сильнее. И все же не достаточно хорошо.
Я перебирал струны пальцами, смакуя каждый звук, открывая его заново. Несколько раз останавливался, пробуя сыграть иначе, исправлялся, начинал сначала, вновь останавливался. Возвращался назад, чтобы попробовать снова и еще, и еще, пока мелодия не зазвучала идеально, вся, до последней ноты.
Чувствуя себя обессиленным, но довольным, я отложил гитару. И все же мне даже повезло, что Лена не взяла диска. Теперь моя песня звучала гораздо лучше!
— Что это?
Я вздрогнул. Надо же, забыл о зрителе. Оля ошеломленно поднялась со скамьи и подошла к сцене. В ее широко распахнутых глазах застыл такой восторг, что я даже опешил. Надо же… Кажется, ей, действительно понравилось.
— Что это было?
— Моя музыка.
— Она великолепна…
— Думаешь? — смутился я. — Вообще-то это песня. Вот слова…
Некоторое время Оля стояла неподвижно, уставившись в листок и бесшумно шевеля губами. По сути, я не обращал на нее внимания. Я отдыхал. Даже больше — я находился в волшебной прострации, в какую частенько впадал после хорошо сделанной работы.
— Поиграй еще раз, — попросила вдруг Оля. — Пожалуйста…
Странная просьба. Но руки сами запросились к гитаре, будто соскучившись, и я начал играть… Аккорд, еще. Чарующая мелодия, казалось, окутавшая весь зал, мягким, нежным одеялом. И что-то в ней было новое, с одной стороны чужое, а с другой — до боли знакомое и родное.
Оля пела.
Мои пальцы остановились. Оля замолкла на высокой ноте и посмотрела вдруг на меня испуганно.
— У тебя хорошая память, — прошептал я. — Но не надо. Я писал эту песню не для тебя.
— Давай попробуем, — умоляюще попросила она. — Пожалуйста. Один раз… только один раз. Послушай, как она звучит…
Она звучит у меня в голове. Спетая голосом Лены. Она звучит не умолкая… Но… а если, Оля права? А если песня не совершенна? Если Лене не понравится?
Страница
4 из 8
4 из 8