Добавить в моё избранное
24 мин, 3 сек 18076
Оно погасло само, подавленное регулярно подбрасываемым свежим топливом, топливом человеческих тел, так не желающих предаваться очистительному пламени.
Это — цель путешественника? Похоже, ну конечно же — нет.
Человек, неопределенно цыкнув, обогнул несостоявшееся место кремации и поднялся по широким ступеням городской ратуши. Оказавшись на балюстраде, он отряхнулся неким нечеловечески-кошачьим движением и мощно заколотил в дубовый створ. Гул ударов в шуме ливня пытается сравниться с громом. Впрочем, тщетно — за дверями отсутствуют признаки жизни.
Нет, так нет — гость поплотнее запахнул плащ, присел на корточки, прислонившись к колонне, и, не взирая на холод и сырость, провалился в дрему. А что?
До утра еще около часа.
Вспышка. Тьма. Невнятное мельтешение. Провал.
Серый рассвет и грязная, взъерошенная птица на кованых украшениях церковной ограды. Сосульками слипшиеся перья — засохшая кровь? Птичья? Чужая? Или просто влага, последствия ночного дождя. Скорее всего. Птица склоняет голову, немигающим желтым глазом взирает на мир. В бездумном черном зрачке отражаются прячущиеся в клубах утренних испарений здания — стрельчатые своды, каменная резьба на фасадах, вертикальный ритм рвущейся вверх архитектуры. Птице это неинтересно, ей невдомек, что вязкий туман, щупальцами тянущийся вверх по стенам — мертвая пневма, дурное дыхание, просто гнилостный воздух. Так, по крайней мере, считают многие. Те, которые жгут костры на обезлюдевших улицах и прячут лица за шерстяными повязками. Возможно, они правы.
Только птице какое до этого дело? Она расправляет неопрятные крылья и разевает клюв, забрызганный багровой слизью. Завтрак удался, да и могло ли быть иначе в этом месте и в это время? Птица разевает свой зловонный клюв и тонкая нить слюны или просто клейкая отрыжка тянется от верхней челюсти к нижней. Птица на некоторое время замирает с распахнутым клювом, снова вертит головой и выдавливает, выхаркивает из себя нечто похожее на крик.
Как далеко этой птице до петуха, так отлично её отвратительное пение от ликующего кукарекания. И, тем не менее, её вопль знаменует начало утра.
Здесь солнце приветствуют вороны.
Оттого оно и не показывается, прячась за мутным маревом облаков.
Внимание птицы привлекает неподвижно сидящая фигура у входа в ратушу. Безвольно опущенные плечи, уткнувшийся в грудь подбородок, скрещенные ладони и широко раскинутые в стороны ноги. Шляпа, из-под которой выбиваются засаленные пряди длинных волос, потертый плащ, задравшиеся штанины и невероятно грязные ботинки. Каждый час, что там — каждую минуту на улицах города появляется очередной мертвец. Не считая тех, кто, давясь кровавой пеной, затихают в собственных постелях. Люди привыкли не обращать на это внимания, остальные твари, скорее всего, тоже.
Но немотивированное любопытство тащит птицу к конкретному телу на ступенях городского собрания. Ворона подпрыгивает-планирует, подпрыгивает-планирует, ленясь лишний раз взмахнуть крыльями, пока не оказывается на плече человека. Бесстрашие обнаглевших — животные перестают бояться людей. Живых, умирающих и, тем более, умерших.
Интересно, животные умеют ошибаться так же, как это делают люди? Какие импульсы будоражат ткань их убогого мозга? Безусловные рефлексы. Может быть, оплошность — результат лишь разумной деятельности?
Бледная ладонь молниеносно вырывается из-под складок плаща, пальцы смыкаются на птичьей голове. Резкое крутящее движение, едва различимый хруст позвонков и дергающее конечностями черное тело уже отброшено в сторону. Ворона даже не успевает удивиться, если ей было свойственно такое состояние сознания.
А её убийца зябко ежится и запрокидывает голову назад, разминая затекшие мышцы. Город тоже просыпается вместе со своим гостем. Затравленно озираясь — его кошмар еще в самом разгаре.
Путник встает, покачивается, перемещаясь с носка на пятку, и спускается вниз, к переплетению мертвых тел, слившихся в смертельной оргии. Он пока один посреди трясущегося от озноба города. Любой горожанин, осмелившийся выглянуть наружу сквозь щели в тяжелых ставнях, сможет увидеть его, беззаботно прогуливающегося вокруг нагромождения трупов. Однако ни один из жителей, подари ему судьба сомнительное счастье жизни, не сможет вспомнить, каким образом появился на площади странный визитер. И откуда. Просто возник с восходом солнца — и все.
Наверное, так рождаются Легенды.
Мрак перекатывает в себе сгустки чего-то, еще более непроницаемого. Провал.
Чумная команда. Бесцветные тощие клячи надрывно тянут дроги, наполненные ночным урожаем. Вереница ссутуленных фигур, закутанных с головы до ног в черные, пропитанные дегтем балахоны. В их руках факела и железные крючья, которыми они вытаскивают из домов своих подопечных. За какие посулы человек может заниматься подобной мерзостью, вместо того, чтобы просто умереть на каком-нибудь бесконечном пиру?
Это — цель путешественника? Похоже, ну конечно же — нет.
Человек, неопределенно цыкнув, обогнул несостоявшееся место кремации и поднялся по широким ступеням городской ратуши. Оказавшись на балюстраде, он отряхнулся неким нечеловечески-кошачьим движением и мощно заколотил в дубовый створ. Гул ударов в шуме ливня пытается сравниться с громом. Впрочем, тщетно — за дверями отсутствуют признаки жизни.
Нет, так нет — гость поплотнее запахнул плащ, присел на корточки, прислонившись к колонне, и, не взирая на холод и сырость, провалился в дрему. А что?
До утра еще около часа.
Вспышка. Тьма. Невнятное мельтешение. Провал.
Серый рассвет и грязная, взъерошенная птица на кованых украшениях церковной ограды. Сосульками слипшиеся перья — засохшая кровь? Птичья? Чужая? Или просто влага, последствия ночного дождя. Скорее всего. Птица склоняет голову, немигающим желтым глазом взирает на мир. В бездумном черном зрачке отражаются прячущиеся в клубах утренних испарений здания — стрельчатые своды, каменная резьба на фасадах, вертикальный ритм рвущейся вверх архитектуры. Птице это неинтересно, ей невдомек, что вязкий туман, щупальцами тянущийся вверх по стенам — мертвая пневма, дурное дыхание, просто гнилостный воздух. Так, по крайней мере, считают многие. Те, которые жгут костры на обезлюдевших улицах и прячут лица за шерстяными повязками. Возможно, они правы.
Только птице какое до этого дело? Она расправляет неопрятные крылья и разевает клюв, забрызганный багровой слизью. Завтрак удался, да и могло ли быть иначе в этом месте и в это время? Птица разевает свой зловонный клюв и тонкая нить слюны или просто клейкая отрыжка тянется от верхней челюсти к нижней. Птица на некоторое время замирает с распахнутым клювом, снова вертит головой и выдавливает, выхаркивает из себя нечто похожее на крик.
Как далеко этой птице до петуха, так отлично её отвратительное пение от ликующего кукарекания. И, тем не менее, её вопль знаменует начало утра.
Здесь солнце приветствуют вороны.
Оттого оно и не показывается, прячась за мутным маревом облаков.
Внимание птицы привлекает неподвижно сидящая фигура у входа в ратушу. Безвольно опущенные плечи, уткнувшийся в грудь подбородок, скрещенные ладони и широко раскинутые в стороны ноги. Шляпа, из-под которой выбиваются засаленные пряди длинных волос, потертый плащ, задравшиеся штанины и невероятно грязные ботинки. Каждый час, что там — каждую минуту на улицах города появляется очередной мертвец. Не считая тех, кто, давясь кровавой пеной, затихают в собственных постелях. Люди привыкли не обращать на это внимания, остальные твари, скорее всего, тоже.
Но немотивированное любопытство тащит птицу к конкретному телу на ступенях городского собрания. Ворона подпрыгивает-планирует, подпрыгивает-планирует, ленясь лишний раз взмахнуть крыльями, пока не оказывается на плече человека. Бесстрашие обнаглевших — животные перестают бояться людей. Живых, умирающих и, тем более, умерших.
Интересно, животные умеют ошибаться так же, как это делают люди? Какие импульсы будоражат ткань их убогого мозга? Безусловные рефлексы. Может быть, оплошность — результат лишь разумной деятельности?
Бледная ладонь молниеносно вырывается из-под складок плаща, пальцы смыкаются на птичьей голове. Резкое крутящее движение, едва различимый хруст позвонков и дергающее конечностями черное тело уже отброшено в сторону. Ворона даже не успевает удивиться, если ей было свойственно такое состояние сознания.
А её убийца зябко ежится и запрокидывает голову назад, разминая затекшие мышцы. Город тоже просыпается вместе со своим гостем. Затравленно озираясь — его кошмар еще в самом разгаре.
Путник встает, покачивается, перемещаясь с носка на пятку, и спускается вниз, к переплетению мертвых тел, слившихся в смертельной оргии. Он пока один посреди трясущегося от озноба города. Любой горожанин, осмелившийся выглянуть наружу сквозь щели в тяжелых ставнях, сможет увидеть его, беззаботно прогуливающегося вокруг нагромождения трупов. Однако ни один из жителей, подари ему судьба сомнительное счастье жизни, не сможет вспомнить, каким образом появился на площади странный визитер. И откуда. Просто возник с восходом солнца — и все.
Наверное, так рождаются Легенды.
Мрак перекатывает в себе сгустки чего-то, еще более непроницаемого. Провал.
Чумная команда. Бесцветные тощие клячи надрывно тянут дроги, наполненные ночным урожаем. Вереница ссутуленных фигур, закутанных с головы до ног в черные, пропитанные дегтем балахоны. В их руках факела и железные крючья, которыми они вытаскивают из домов своих подопечных. За какие посулы человек может заниматься подобной мерзостью, вместо того, чтобы просто умереть на каком-нибудь бесконечном пиру?
Страница
2 из 8
2 из 8
