Максим Сергеич прикрыл за собой дверь и потянулся, вдыхая свежий после ночного дождя воздух. Был он средних лет, в плечах узок, а росту, хоть и высокого, но в силу некоторой сутулости, незаметного.
Добавить в моё избранное
25 мин, 9 сек 3924
При этом, повстречайте вы его где-нибудь на железнодорожной станции или на Ялтинских набережных, то невольно вновь и вновь утыкались бы взглядом в хрупковатую эту фигуру, да и поймали себя бы на мысли, что хотите узнать о нем побольше. Но… В чем тут было дело — в открытом ли взгляде ясных добрых глаз его или в загаре, свойственном, скорее, южным рубежам Российской Империи, али еще в чем… сказать не решусь.
Тем временем герой наш оторвал от растущего у крыльца чертополоха колючку, еще влажную и прохладную от росы, и, перекатывая ее между пальцами, направился к главному зданию больницы.
Уездная психиатрическая лечебница Nо 12 сколь, по своему призванию, была юдолью скорби и печали, столь же представлялась местом уютным и глазу приятным. Фасадом обернутая к изрытой колдобинами узкоколейке и полю за ней, с этими прелестными розовыми колосками вереска и мохнатыми зарослями крапивы, с оставшихся трех сторон больница была окружена густым липовым лесом. От того ли, а, возможно, и благодарю удачно расположенной розе ветров, на территории лечебницы постоянно пахло душистыми соцветиями вереска, той же липой да жимолостью.
Что касаемо самих зданий больницы, то, пускай, и находились они в свойственном нашей глубинке некоем запустении, но были в еще неплохой, как выразился бы мой сослуживец штабс-капитан Ручейников, формуляции для исполнения возложенных на них обязанностей.
Посему, аккуратно переступая лужи и размытые до каши участки, Максим Сергеич дышал полной грудью, улыбался солнечному утру и всячески жизнью наслаждался.
Дойдя так до взрезанной трещинами лестнице, наш герой поднялся и открыл дверь главного входа:
— Добрый день! — поприветствовал он людей в передней. Голос у Максима Сергеича был под стать внешности — тихий, но приятный, располагающий к дружеской беседе.
Из проема пахнуло на него горячей смесью мочи и кислой капусты, столь резких и неприятных после улицы. Несколько больных бесцельно шатались в своих синих пижамах по коридору, да разговаривали там же два врача — мужчина и женщина.
— Здравствуйте! — направился к Максиму Сергеичу мужчина и протянул руку. Говорил он высоким сочным баритоном, а телосложение имел самое, что ни на есть, богатырское. Так что над сутуловатым Максимом Сергеичем возвышался, аки Голиаф над Давидом. — Новый врач, смею утверждать? Я — фельдшер, Казаухов Аполинарий Матвеич. А это, — кивнул он на подошедшую женщину. — Варюшка, наша кастелянша, сиделка и помощница в любых делах. Как отдохнули после дороги?
— Максим Сергеич Фирсов. Благодарствую, хорошо. После духоты Петербурга сплю в ваших краях, аки младенец, и даже чувствую себя моложе.
— Что ж, в таком случае… Мы для вас уже все приготовили, и, пациенты ждут не дождутся с врачом новым познакомиться… Варюшка, покажете Максиму Сергеичу его кабинет?
— Конечно, дорогой Аполинарий Матвеич. Идемте, — последнее предназначалось уже нашему герою, и тот последовал за девушкой.
— Мы после вашего предшественника ничего там не меняли, но, ежели понадобятся инструменты какие, али еще что, то дайте знать. — Варюшка выглядела лет на 28. Личико — миловидное, волосы — кудрявые и белокурые. И все было бы прекрасно, кабы не чуть прикрытые глаза да опущенные, будто обиженные чем-то, рта уголки — благодаря им девушка более всего напоминала мне корову Нюрку, жившую в стародавние времена в хозяйстве моих родителей. Корова эта часто бывала не доена и подолгу занудно мычала, фактом этим крайне недовольная. — Первая пациентка уже ждет вас, — Варюшка поправила выбившийся из-под шапочки локон. — Журнал ее наблюдений на столе… Еле нашла — был у вашего предшественника под кроватью… Павел Петрович с ней больше всего работал, так что мы подумали — лучше с нее и вам начать. Еще несколько пациентов-старожилов… И чиновник из города с жалобами на частую хандру… Пока, все. Если что, зовите меня или санитара Никифора.
— Непременно, Варенька, непременно. А что, много ли сейчас здесь больных?
— Семнадцать душ, Максим Сергеич.
Тем временем герой наш оторвал от растущего у крыльца чертополоха колючку, еще влажную и прохладную от росы, и, перекатывая ее между пальцами, направился к главному зданию больницы.
Уездная психиатрическая лечебница Nо 12 сколь, по своему призванию, была юдолью скорби и печали, столь же представлялась местом уютным и глазу приятным. Фасадом обернутая к изрытой колдобинами узкоколейке и полю за ней, с этими прелестными розовыми колосками вереска и мохнатыми зарослями крапивы, с оставшихся трех сторон больница была окружена густым липовым лесом. От того ли, а, возможно, и благодарю удачно расположенной розе ветров, на территории лечебницы постоянно пахло душистыми соцветиями вереска, той же липой да жимолостью.
Что касаемо самих зданий больницы, то, пускай, и находились они в свойственном нашей глубинке некоем запустении, но были в еще неплохой, как выразился бы мой сослуживец штабс-капитан Ручейников, формуляции для исполнения возложенных на них обязанностей.
Посему, аккуратно переступая лужи и размытые до каши участки, Максим Сергеич дышал полной грудью, улыбался солнечному утру и всячески жизнью наслаждался.
Дойдя так до взрезанной трещинами лестнице, наш герой поднялся и открыл дверь главного входа:
— Добрый день! — поприветствовал он людей в передней. Голос у Максима Сергеича был под стать внешности — тихий, но приятный, располагающий к дружеской беседе.
Из проема пахнуло на него горячей смесью мочи и кислой капусты, столь резких и неприятных после улицы. Несколько больных бесцельно шатались в своих синих пижамах по коридору, да разговаривали там же два врача — мужчина и женщина.
— Здравствуйте! — направился к Максиму Сергеичу мужчина и протянул руку. Говорил он высоким сочным баритоном, а телосложение имел самое, что ни на есть, богатырское. Так что над сутуловатым Максимом Сергеичем возвышался, аки Голиаф над Давидом. — Новый врач, смею утверждать? Я — фельдшер, Казаухов Аполинарий Матвеич. А это, — кивнул он на подошедшую женщину. — Варюшка, наша кастелянша, сиделка и помощница в любых делах. Как отдохнули после дороги?
— Максим Сергеич Фирсов. Благодарствую, хорошо. После духоты Петербурга сплю в ваших краях, аки младенец, и даже чувствую себя моложе.
— Что ж, в таком случае… Мы для вас уже все приготовили, и, пациенты ждут не дождутся с врачом новым познакомиться… Варюшка, покажете Максиму Сергеичу его кабинет?
— Конечно, дорогой Аполинарий Матвеич. Идемте, — последнее предназначалось уже нашему герою, и тот последовал за девушкой.
— Мы после вашего предшественника ничего там не меняли, но, ежели понадобятся инструменты какие, али еще что, то дайте знать. — Варюшка выглядела лет на 28. Личико — миловидное, волосы — кудрявые и белокурые. И все было бы прекрасно, кабы не чуть прикрытые глаза да опущенные, будто обиженные чем-то, рта уголки — благодаря им девушка более всего напоминала мне корову Нюрку, жившую в стародавние времена в хозяйстве моих родителей. Корова эта часто бывала не доена и подолгу занудно мычала, фактом этим крайне недовольная. — Первая пациентка уже ждет вас, — Варюшка поправила выбившийся из-под шапочки локон. — Журнал ее наблюдений на столе… Еле нашла — был у вашего предшественника под кроватью… Павел Петрович с ней больше всего работал, так что мы подумали — лучше с нее и вам начать. Еще несколько пациентов-старожилов… И чиновник из города с жалобами на частую хандру… Пока, все. Если что, зовите меня или санитара Никифора.
— Непременно, Варенька, непременно. А что, много ли сейчас здесь больных?
— Семнадцать душ, Максим Сергеич.
Страница
1 из 8
1 из 8
