Корсиканец

Лечебница наша небольшая, но, все ж таки, вторая на уезд, так что мы и не жалуемся. — Они повернули за угол, где, величественно ступая, шел толстый рыжий кот. Максим Сергеич тихонько позвал его: «кис-кис», — на что получил презрительное «вяаав» и не менее презрительный взгляд через плечо. — Дело свое потихоньку делаем, наград никаких не просим…

— А что, главврач здешний? Каков он?

— Владимир Олегович? Он — светлейший человек! Всем тут заправляет, следит, кабы не крали, больных не обижали… От практики он отошел — только раз в неделю обходы устраивает. Но, если что не так, отчитает — мало не покажется. А… Максим Сергеич, вы позволите… — девушка нервно затеребила полу халата и посмотрела на спутника.

— Да. Говорите, Варенька.

— Вы меня извините, коли не так. Правду молвят, что… Итальянец вы?

— Ох, — рассмеялся добродушно Максим Сергеич. — Да кто ж вам такое сказал?

— Да все в городе только и говорят. Едет, мол, к нам из столицы доктор итальянский.

— Что ж, доля правды в этом есть, — пожал плечами врач. — На Корсике я родился. Этот остров когда-то принадлежал Генуе, а… затем, был продан Франции за долги. Так что… Корни итальянские имею.

— А как же… а зовут — по-русски?

— Отец мой — торговец из Петербурга. Путешествовал по всему морю Балтийскому, а, потом, и Средиземному, да и нашел себе жену. Семья ее отпускать не хотела, так и жил я там до 14 лет. А когда мать умерла, то поехал к отцу в Петербург.

— Поди, страшно было? Оттуда — к нам ехать, — покачала головой кастелянша и остановилась у одной из дверей.

— Да, чего ж тут страшного, Варенька. Люди — они везде одинаковые. И хорошие есть, и плохие. Хоть в пустыне, а хоть и на самом севере, где льды и вьюги одни.

— Какой вы, однако, смелый, Максим Сергеич… — улыбнулась девушка. — Вот, кабинет ваш, — указала она на дверь.

— Благодарю, Варенька. Пойду я.

С этими словами, герой наш и шагнул внутрь.

— День добрый, — поздоровался Фирсов с пациенткой, нервно мерившей помещение маленькими шаркающими шажками. Это была женщина возраста неопределенного, но с болезненной худобой и румяными щеками, невольно наводившими на мысли о чахотке. — Да вы садитесь! В ногах правды нет.

Та ничего не ответила, но на краешек стула для посетителей опустилась.

— Вот и славненько, — осматриваясь, подошел к столу Максим Сергеич.

Кабинет оказался просторным, но практически пустым. С единственным окном, выходящим на кусты сирени, да иконой Николая Чудотворца в углу.

— Так, вы у нас будете… — посмотрел он на журнал. — Огонежская Марфа Петровна. Будем знакомы! Меня вы можете звать Максимом Сергеичем. Я буду теперь вместо вашего предыдущего врача… с которым… приключился несчастный случай…

— Несчастный случай? — впервые подала голос пациентка. Прозвучало это чуть визгливо и на слух неприятно, но Максим Сергеич расценил речь как факт положительный. Да и сама Марфа Петровна, обернувшая к доктору лицо, не смотря на тронутые ранней сединой и лохматые волосы, женщиной оказалась юной и прелестной. Той породистой природной красотой, что встречается обычно у казачек или детей разных народностей.

— Да, мне так сказали, а… Вы не согласны?

— Они что угодно скажут, — тряхнула головой в сторону двери пациентка и наклонилась вперед, будто пошептаться желая. — Только вы никому-никому тут не верьте! Никому нельзя… Никому…

— Хорошо, — добродушно улыбнулся Максим Сергеич. — Но… Давайте, перейдем к вам. Я только приехал и с историей болезни вашей ознакомиться чести не имел — не будете ли вы любезны, рассказать, из-за чего вас тут держат?

Марфа Петровна в ответ крайне мило улыбнулась и прошептала:

— Меня маменька убила.

— Маменька… — опустил глаза вниз и куда-то вбок доктор. — … говорите…

Он открыл журнал наблюдений и стал просматривать записи. В конце первой же страницы стоял диагноз: «Множественное личности разделение, острой манией преследования усугубленное». Далее шел довольно основательный анализ, проведенный предыдущим врачом «… в числе прочих, мною были установлены следующие личности: Марфа Петровна, ее мать — Клавдия Яковлевна, отец семейства — Петр Борисович и некий Ишка. Личности все эти состоят в сложных социальных связях друг с другом, однако выявить закономерность проявления той или иной мне не удалось. Известно, однако, что отец семейства может «позвать» жену и дочь, и те станут говорить с вами. А Ишку же кликать никто не хочет, али бояться его, али чем на него обижены. Склонен думать, что личность эта для дела выздоровления пациентки ключевая, и усилия все нужно приложить, дабы контакт установить с нею»…

Максим Сергеич закрыл журнал и поежился. Пациентку, кажется, его молчание нисколько не тронуло — она все улыбалась да смотрела на угол стола.

— Марфа Петровна, позвольте, вы же не будете отрицать, что я сижу перед вами?