Добавить в моё избранное
13 мин, 8 сек 19353
Я же предпочёл остаться на природе, под открытым небом.
Уснул сразу. Тишина леса, нарушаемая изредка проезжавшими по трассе машинами, убаюкала меня и спал я без сновидений. Только под утро, когда прохлада заставила меня посильнее укутаться в спальник, сквозь сон, слышал воинствующее: — И-я-а-а! Но, не придав этому значения, и не позволяя себе пробудиться, снова погрузился в такой блаженный сон, который приходит к тебе только на природе.
Проснулся, когда солнце освещало своими косыми лучами ельник. Осознав, где нахожусь и своё новое качество в жизни, быстренько поднялся. Попрыгал на месте, согреваясь после утренней прохлады. Скатал спальник и решил сходить «в кустики» по малой нужде. Тщательно смотря себе под ноги, разглядел совершенно непонятный след на траве. Будто что-то проволокли здесь несколько часов назад. Вечером ничего такого не было. Это я точно помню, так как именно в эту сторону я ходил перед сном. След упирался в ровно опиленный пень, начавший уже трухлявить. Оппил пня был покрыт бурыми пятнами напоминавшими кровь. Будто кто-то разделывал на пне свежее мясо. Но если это и была кровь, то было совершенно непонятно, откуда она здесь взялась.
Справив нужду, не утруждая себя вопросами, вернулся на полянку и принялся разжигать костерок из оставшихся с вечера дров. Нужно было вскипятить чаю к подъёму моих милых хозяюшек.
Женщины не заставили себя ждать. Двери в Фордешнике отворились, и пред моими глазами предстала Алёна Алексеевна — вся такая свежая, ухоженная, юная лицом и телом. За ней, явно не выспавшись, как будто отработала ночную смену, выползла Наталья. Они, словно поменялись образами, мать и дочь — настолько разительная перемена произошла с ними под утро.
В немногословии попив крепко заваренный напиток, прибрали за собой полянку, и расселись в микроавтобусе. Впереди нам предстояло преодолеть путь до Воронежа и ещё чуть-чуть — в одну из деревень его пригорода.
Ровная, как стрела, дорога стремительно пропадала где-то позади. Там, где остались мрачные болота с гнилостными деревьями, вызывавшими тревожное видение лесных призраков. Впереди нас встречали пейзажи один краше другого. Постепенно леса сменились лесостепью, а ближе к Воронежу деревья и вообще стали попадаться изредка. Степь здесь входила в свои права. И от обзора дивного, от степной зелени, от бескрайней дороги, уходящей в небосвод, душе хотелось радоваться, как никогда ещё в моей жизни не было.
Деревня, где хозяйка прикупила себе дом с палисадником, была небольшая. Проехав её насквозь, я насчитал два десятка домов. Наш дом был крайним — на отшибе от деревенского массива. Почти у околицы, обозначенной здесь жердевым заборчиком.
Натка, проспавшая всю дорогу, выскочила из салона, подбежала к такой вот жердине и, оставаясь верной себе, с кличем «И-я-а-а!», подкинула её ногой, тут же поймав руками. Встав с ней наперевес, как мужик с оглоблей, улыбкой пригласила нас проехать к дому.
Всё! Это был конец нашего путешествия. Мы — дома. Можно было разгружаться и знакомится с хозяйством, которое именно мне предстояло привести до состояния потребного Алёне Алексеевне.
Хозяйство было отменным. Здесь с издавна росли фруктовые деревья — яблони, груши, слива, вишня. Был огород, кусты крыжовника, смородины. Но всё это было настолько не ухоженным, настолько запущенным, что я обрадовался, видя во всём этом плодотворное занятие для себя, как для мужика.
Были здесь и сарай под скотину, и погреб слегка обрушенный. Был и ледник для хранения мяса летом. Но больше всего меня вдохновила изба — настоящая русская, с печкой на все четыре комнаты и кухню.
— Да-а-а, — сказал сам себе. — Здесь я с удовольствием поживу в обществе двух таких прекрасных дам. И докажу им, что не перевелись ещё мужики на Руси. Что они не прогадали, взяв меня к себе на содержание. Здесь есть к чему приложить и руки, и соображалку. Можно считать, что мне опять повезло в жизни.
Если что меня и удивило в увиденном, то это одна странность — сарай, изба, погреб не имели штатных запоров. Оно и понятно — в деревне все и всегда на виду. Здесь воровать, хулиганить на чужом подворье недопустимо. Но почему же ледник у хозяйки моей на запоре. Вот и петли у люка, и пробой — всё новые, недавно установленные. Правда замок ерундовский — такой и гвоздиком открыть не проблема. Надо будет подсказать хозяйке и замок заменить.
Под вечер, в поздние сумерки, мои женщины пропали куда-то. Я, сперва, и не заметил их отсутствия, увлёкшись рецензированием статьи одного из писателей Петербургского Самиздата. Но чем гуще спускались сумерки за окном, тем тревожней становилось мне за своих девчонок. Достав сигарету, отложив в сторону рукописи, вышел на крыльцо.
— «Боже мой! — до чего же хорошо вокруг…
Но где же мои девки? К соседям, что ли пошли? А почему меня не позвали?»
Обойдя избу, вышел на хозяйственный двор и увидел, что деревянный люк в ледник открыт.
Уснул сразу. Тишина леса, нарушаемая изредка проезжавшими по трассе машинами, убаюкала меня и спал я без сновидений. Только под утро, когда прохлада заставила меня посильнее укутаться в спальник, сквозь сон, слышал воинствующее: — И-я-а-а! Но, не придав этому значения, и не позволяя себе пробудиться, снова погрузился в такой блаженный сон, который приходит к тебе только на природе.
Проснулся, когда солнце освещало своими косыми лучами ельник. Осознав, где нахожусь и своё новое качество в жизни, быстренько поднялся. Попрыгал на месте, согреваясь после утренней прохлады. Скатал спальник и решил сходить «в кустики» по малой нужде. Тщательно смотря себе под ноги, разглядел совершенно непонятный след на траве. Будто что-то проволокли здесь несколько часов назад. Вечером ничего такого не было. Это я точно помню, так как именно в эту сторону я ходил перед сном. След упирался в ровно опиленный пень, начавший уже трухлявить. Оппил пня был покрыт бурыми пятнами напоминавшими кровь. Будто кто-то разделывал на пне свежее мясо. Но если это и была кровь, то было совершенно непонятно, откуда она здесь взялась.
Справив нужду, не утруждая себя вопросами, вернулся на полянку и принялся разжигать костерок из оставшихся с вечера дров. Нужно было вскипятить чаю к подъёму моих милых хозяюшек.
Женщины не заставили себя ждать. Двери в Фордешнике отворились, и пред моими глазами предстала Алёна Алексеевна — вся такая свежая, ухоженная, юная лицом и телом. За ней, явно не выспавшись, как будто отработала ночную смену, выползла Наталья. Они, словно поменялись образами, мать и дочь — настолько разительная перемена произошла с ними под утро.
В немногословии попив крепко заваренный напиток, прибрали за собой полянку, и расселись в микроавтобусе. Впереди нам предстояло преодолеть путь до Воронежа и ещё чуть-чуть — в одну из деревень его пригорода.
Ровная, как стрела, дорога стремительно пропадала где-то позади. Там, где остались мрачные болота с гнилостными деревьями, вызывавшими тревожное видение лесных призраков. Впереди нас встречали пейзажи один краше другого. Постепенно леса сменились лесостепью, а ближе к Воронежу деревья и вообще стали попадаться изредка. Степь здесь входила в свои права. И от обзора дивного, от степной зелени, от бескрайней дороги, уходящей в небосвод, душе хотелось радоваться, как никогда ещё в моей жизни не было.
Деревня, где хозяйка прикупила себе дом с палисадником, была небольшая. Проехав её насквозь, я насчитал два десятка домов. Наш дом был крайним — на отшибе от деревенского массива. Почти у околицы, обозначенной здесь жердевым заборчиком.
Натка, проспавшая всю дорогу, выскочила из салона, подбежала к такой вот жердине и, оставаясь верной себе, с кличем «И-я-а-а!», подкинула её ногой, тут же поймав руками. Встав с ней наперевес, как мужик с оглоблей, улыбкой пригласила нас проехать к дому.
Всё! Это был конец нашего путешествия. Мы — дома. Можно было разгружаться и знакомится с хозяйством, которое именно мне предстояло привести до состояния потребного Алёне Алексеевне.
Хозяйство было отменным. Здесь с издавна росли фруктовые деревья — яблони, груши, слива, вишня. Был огород, кусты крыжовника, смородины. Но всё это было настолько не ухоженным, настолько запущенным, что я обрадовался, видя во всём этом плодотворное занятие для себя, как для мужика.
Были здесь и сарай под скотину, и погреб слегка обрушенный. Был и ледник для хранения мяса летом. Но больше всего меня вдохновила изба — настоящая русская, с печкой на все четыре комнаты и кухню.
— Да-а-а, — сказал сам себе. — Здесь я с удовольствием поживу в обществе двух таких прекрасных дам. И докажу им, что не перевелись ещё мужики на Руси. Что они не прогадали, взяв меня к себе на содержание. Здесь есть к чему приложить и руки, и соображалку. Можно считать, что мне опять повезло в жизни.
Если что меня и удивило в увиденном, то это одна странность — сарай, изба, погреб не имели штатных запоров. Оно и понятно — в деревне все и всегда на виду. Здесь воровать, хулиганить на чужом подворье недопустимо. Но почему же ледник у хозяйки моей на запоре. Вот и петли у люка, и пробой — всё новые, недавно установленные. Правда замок ерундовский — такой и гвоздиком открыть не проблема. Надо будет подсказать хозяйке и замок заменить.
Под вечер, в поздние сумерки, мои женщины пропали куда-то. Я, сперва, и не заметил их отсутствия, увлёкшись рецензированием статьи одного из писателей Петербургского Самиздата. Но чем гуще спускались сумерки за окном, тем тревожней становилось мне за своих девчонок. Достав сигарету, отложив в сторону рукописи, вышел на крыльцо.
— «Боже мой! — до чего же хорошо вокруг…
Но где же мои девки? К соседям, что ли пошли? А почему меня не позвали?»
Обойдя избу, вышел на хозяйственный двор и увидел, что деревянный люк в ледник открыт.
Страница
3 из 4
3 из 4
