Луковая шелуха

Так было и в этот раз.

Кое-как устроившись за ширмой, укрывшись худыми лоскутными одеялами и старыми куртками, им казалось, что они спят, но холодный ветер с океана пронизывал насквозь, прощупывал их тощие тела и леденил кровь…

Ночью Бастиан вдруг очнулся. Нащупал в темноте руку Пипины и попытался сжать её.

Мне холодно. Мне никогда не было так холодно, Пипина, — прошептал он, — я умру?

Пипина, испугавшись, сама не зная чего, замотала в темноте головой, хоть её никто не мог увидеть. Зашептала, как шептала когда-то в доме проклятого Мамлюка, пытаясь успокоить, утешить, унять боль пустыми словами и неумелыми сказками:

Нет, что ты! Придёт утро, Бастиан и встанет солнышко. Станет земля золотая, а небо синее-синее, и нам будет теплее, вот увидишь! — зашептала она скороговоркой, придвигаясь к нему, пытаясь охватить его руками, согреть.

Спой мне, Пипина, — прошептал Бастиан еле слышно.

Пипину он не видел, только тепло её чуял.

Про город золотой?

Пипина улыбнулась. Откуда брались в её голове эти песни, она и сама не знала. Слова приходили к ней во время долгих снов, блуждания по закоулкам странных миров, снившихся ей иногда.

А Бастиан молчал.

Бастиан!

Пипина вскочила и наклонилась над ним, надеясь уловить дыхание. Но никакого дыхания не было.

Она опустилась на колени и принялась растирать его быстро застывающие на ветру тонкие руки, разводить их в стороны и пытаться расшевелить. Вскоре возле неё собрались все. И, наконец, Пупо хмуро рявкнул:

Прекрати! Он мёртв, Пипина.

Тогда она сжалась вся.

Долго сидела так.

И заскулила. Тоненько, как бездомный щенок, оказавшийся один впервые на ледяном ветру.

Сорвалась с места. Заметалась бесцельно между баулами с тряпьём, подвывая и всхлипывая. Вдруг остановилась. И в следующее мгновение уже была в повозке.

Её маленькая крепкая ручка мелькнула в свете луны и, склонившись над храпевшим Савье, Пипина всадила ему нож в грудь. И ещё раз. И ещё.

Тишина мёртвая стояла вокруг. Никто не двинулся с места, чтобы остановить её. Все словно давно думали об этом же и теперь желали лишь одного — чтобы она завершила начатое.

Навалившееся оцепенение казалось спасением, и не хотелось, чтобы оно прерывалось, не хотелось думать о том, что может быть дальше. Первый липкий страх сменился облегчением, тоже казавшимся чем-то неправильным, греховным. Ведь убит человек. Два человека. Но кто им поверит, что один, добропорядочный гражданин забил до смерти другого человека, который даже человеком не считался, так, шут, отребье, а его, этого гражданина, убили от отчаяния, горя и сожаления о той никому не нужной, такой короткой и горькой жизни.

Неслышно подойдя, Пупо перехватил руку Пипины и отобрал нож. Прижал её к себе и прошептал:

Ты с ума сошла… ну, что ты наделала, Пипина.

А она молча ткнулась лицом ему в грудь.

Быстро погрузили вещи и убитых в повозку. Забросали Савье тряпьём. Пипина сидела на полу повозки, положив голову Бастиана себе на колени.

Они выехали из города глубокой ночью. Долго тряслись по дороге, пока город не скрылся из глаз в полосе густого тумана. И свернули к лесу.

Бастиана вытащили первым.

Долго копали могилу в темноте, иногда светя в неё свечой. И положили парня на краю. Свеча плавила темноту. В клочьях её лицо Бастиана с закрытыми глазами было строгим и красивым. Нескладное тело и уродливое косоглазие осталось в прошлом. Светлые волосы ерошил холодный ветер. Пипина стянула с себя старую шаль и закутала плечи и грудь Бастиана:

Так тебе будет теплее. А теперь я буду петь. Как ты просил.

И дрожащим голосом запела. Неровным и тонким голосом. О том, во что верила, что приносило ей облегчение и веру, что всё равно всё будет хорошо:

Под небом голубым

Есть город золотой.

С пpозpачными воротами

И яркою звездой.

А в городе том — сад,

Всё травы, да цветы,

Гуляют там животные

Невиданной красы.

Одно, как жёлтый огнегpивый лев,

Другое — вол исполненный очей.

С ними золотой орел небесный

Чей так светел взор незабываемый…

Пела она, вцепившись рукой в актёрский камзол Бастиана, в котором он так и умер. Подхватив парня подмышки, Вонги и Пупо потянули его, заставив Пипину отпустить, и стали опускать труп в могилу. Пипина вскочила и, выглядывая из-за спин хоронивших, заторопилась, стараясь допеть:

А в небе голубом

Горит одна звезда.

Она твоя, о, ангел мой,

Она твоя всегда.

Кто любит, тот любим,

Кто светел, тот и свят.