Добавить в моё избранное
25 мин, 55 сек 18342
Последнее слово повторяется несколько раз, именно в связи с тем, что его не говорили при тебе, а то, что слышишь случайно, особенно остро врезается в память.
После смерти розового экскаватора и разноцветного мишки ты не просто стал играть в другие игрушки, нет, все гораздо страшнее — ты смирился и захотел стать таким же, как все, что тебе прекрасно удавалось до поры до времени. Прости, я опять причиняю тебе стыд своим напоминанием, но таковы законы жанра — не заснешь — не проснешься.
Год за годом ты взрослел, много обуви износил, много трусов порвал. Во дворе ты самозабвенно упражнялся в разные игры, лапту, камни, фашиста, прятки. Учился таблице умножения, письму и мату. Дрался, конечно, как же без этого, впрочем, не чаще, чем остальные.
Кажется, мы забыли указать город, где ты родился и жил. Прости, досадная оплошность. Мне придется поселить тебя подальше от столицы, от кетер страны в дебри клиппотической провинции, в маленький рабочий городок с двумястами тысячей жителей. И все равны как на подбор, сними дядька губернатор, мэр, директор, учитель, отцы, отцы, отцы, отцы. Твой город далеко, за Уралом, но ты можешь сам придумать ему название. Я опять делюсь с тобой правом творения — произнеси слово, и оно станет названием. Не надо ругаться, Иван, зачем, это сейчас? Впрочем, будь по-твоему. В конце концов, свинцовый дух провинции иначе не выразишь. Не жди, что я перенесу это название на бумагу — давай договоримся, что оно останется неупомянутым, ибо литература знает множество «городов Н». «Н» всего лишь предлог перед настоящим названием, тактично поставленный, дабы цензоры не заподозрили подвоха.
Земля. Она приближается, мой Иван, прости. Очень скоро ты превратишься в груду перемолотых костей красного цвета, кровавое месиво, освященное солнцем и небом. Ничего не останется, кроме звука твоего последнего крика от удара тела о землю. Ты уже не просишь ни о чем, ибо и сам понял, что ничего нельзя изменить. Все-таки она научила тебя многому. Воспоминания придают тебе мужества, и ты даже хочешь приблизить миг встречи с землей. Но не спеши, ведь наш разговор еще не закончен. А впереди самое главное. Анна.
Тебе шестнадцать. Впереди — всего один класс. Тебя радует, что ты скоро избавишься от необходимости учить эту скуку и станешь таким, как твой отец. Ты уже тайно пил водку и даже заходил за грани дозволенного, щупая девок на дискотеке. Ты давно узнал, что детей не приносит аист, и это знание тебя очень обрадовало, все-таки ты мое творение, потому тебе с самого начала чужд рабий взгляд на секс, как на нечто скверное.
Впрочем, сколько бы ты не притворялся бывалым и познавшим все, ты еще всего лишь мальчишка среди себе подобных — пытающийся прикрыть свою неопытность глупыми бравадами. Впрочем, сейчас ты понял, что подлинный опыт не может быть обретен в провинции, а количество спьяну попробованных самок, нельзя назвать опытом. Тебе сейчас даже смешно смотреть на себя всего год назад, но таковы законы жанра, не согрешишь — не покаешься.
Анна Владимировна Лайлах. Что за боги или что за демоны послали её в такую глушь, часто задумывался ты. Нет не боги и не демоны — я, единоличный творец мира, в котором ты живешь. Сколько предположений передавались из уст в уста, в тщетной попытке понять, что же могло заставить столичную писательницу оказаться в такой глуши да еще и преподавать географию. Впрочем, правда оказалась не менее красивой, чем слухи — здесь она пряталась от преследований цензуры. Какое другое объяснение я мог дать этому странному нарушению причинно следственного континуума, мой Иван, ведь всему нужно разумное объяснение.
Тебе не надо напоминать, как она выглядела, ты помнишь её до каждого сантиметра, каждой клетки кожи, каждого движения, каждого слова, каждого жеста. Потому описания сейчас лишены смысла. Ну правда, разве читателю так важно узнать что у неё были черные волосы (дочь Лилит не может быть блондинкой, это моё твердое убеждение) и совершенно потрясающая сексапильность.
Её хотели все пацаны класса, в курильных комнатах мужского туалета в самых сальных выражениях описывали, что, как и сколько они бы делали с ней, получи такую возможность. Вначале, тебе хотелось поддержать беседу и тоже говорить нечто подобное, но почему-то, вопреки своим привычкам, ты не мог выдавить из себя не слова. Обычно по законам жанра, здесь следует сделать из тебя объект насмешек, но мы не будем столь банальны. За 16 лет совершенной мимикрии ты научился выходить из надоевшей игры или неприятного разговора, не нарушая правил и не привлекая внимания.
Этот выход из общей игры и был твоим первым шагом, мой Иван, шагом, который дал тебе в своих глазах одно маленькое право — право смотреть в глаза. Когда она вела свой урок, никто не смел посмотреть её в глаза, стараясь глубже уткнуться в тетрадь и учебник, словно боясь карающей молнии. Жар, который шел от неё, был слишком непереносим для них.
После смерти розового экскаватора и разноцветного мишки ты не просто стал играть в другие игрушки, нет, все гораздо страшнее — ты смирился и захотел стать таким же, как все, что тебе прекрасно удавалось до поры до времени. Прости, я опять причиняю тебе стыд своим напоминанием, но таковы законы жанра — не заснешь — не проснешься.
Год за годом ты взрослел, много обуви износил, много трусов порвал. Во дворе ты самозабвенно упражнялся в разные игры, лапту, камни, фашиста, прятки. Учился таблице умножения, письму и мату. Дрался, конечно, как же без этого, впрочем, не чаще, чем остальные.
Кажется, мы забыли указать город, где ты родился и жил. Прости, досадная оплошность. Мне придется поселить тебя подальше от столицы, от кетер страны в дебри клиппотической провинции, в маленький рабочий городок с двумястами тысячей жителей. И все равны как на подбор, сними дядька губернатор, мэр, директор, учитель, отцы, отцы, отцы, отцы. Твой город далеко, за Уралом, но ты можешь сам придумать ему название. Я опять делюсь с тобой правом творения — произнеси слово, и оно станет названием. Не надо ругаться, Иван, зачем, это сейчас? Впрочем, будь по-твоему. В конце концов, свинцовый дух провинции иначе не выразишь. Не жди, что я перенесу это название на бумагу — давай договоримся, что оно останется неупомянутым, ибо литература знает множество «городов Н». «Н» всего лишь предлог перед настоящим названием, тактично поставленный, дабы цензоры не заподозрили подвоха.
Земля. Она приближается, мой Иван, прости. Очень скоро ты превратишься в груду перемолотых костей красного цвета, кровавое месиво, освященное солнцем и небом. Ничего не останется, кроме звука твоего последнего крика от удара тела о землю. Ты уже не просишь ни о чем, ибо и сам понял, что ничего нельзя изменить. Все-таки она научила тебя многому. Воспоминания придают тебе мужества, и ты даже хочешь приблизить миг встречи с землей. Но не спеши, ведь наш разговор еще не закончен. А впереди самое главное. Анна.
Тебе шестнадцать. Впереди — всего один класс. Тебя радует, что ты скоро избавишься от необходимости учить эту скуку и станешь таким, как твой отец. Ты уже тайно пил водку и даже заходил за грани дозволенного, щупая девок на дискотеке. Ты давно узнал, что детей не приносит аист, и это знание тебя очень обрадовало, все-таки ты мое творение, потому тебе с самого начала чужд рабий взгляд на секс, как на нечто скверное.
Впрочем, сколько бы ты не притворялся бывалым и познавшим все, ты еще всего лишь мальчишка среди себе подобных — пытающийся прикрыть свою неопытность глупыми бравадами. Впрочем, сейчас ты понял, что подлинный опыт не может быть обретен в провинции, а количество спьяну попробованных самок, нельзя назвать опытом. Тебе сейчас даже смешно смотреть на себя всего год назад, но таковы законы жанра, не согрешишь — не покаешься.
Анна Владимировна Лайлах. Что за боги или что за демоны послали её в такую глушь, часто задумывался ты. Нет не боги и не демоны — я, единоличный творец мира, в котором ты живешь. Сколько предположений передавались из уст в уста, в тщетной попытке понять, что же могло заставить столичную писательницу оказаться в такой глуши да еще и преподавать географию. Впрочем, правда оказалась не менее красивой, чем слухи — здесь она пряталась от преследований цензуры. Какое другое объяснение я мог дать этому странному нарушению причинно следственного континуума, мой Иван, ведь всему нужно разумное объяснение.
Тебе не надо напоминать, как она выглядела, ты помнишь её до каждого сантиметра, каждой клетки кожи, каждого движения, каждого слова, каждого жеста. Потому описания сейчас лишены смысла. Ну правда, разве читателю так важно узнать что у неё были черные волосы (дочь Лилит не может быть блондинкой, это моё твердое убеждение) и совершенно потрясающая сексапильность.
Её хотели все пацаны класса, в курильных комнатах мужского туалета в самых сальных выражениях описывали, что, как и сколько они бы делали с ней, получи такую возможность. Вначале, тебе хотелось поддержать беседу и тоже говорить нечто подобное, но почему-то, вопреки своим привычкам, ты не мог выдавить из себя не слова. Обычно по законам жанра, здесь следует сделать из тебя объект насмешек, но мы не будем столь банальны. За 16 лет совершенной мимикрии ты научился выходить из надоевшей игры или неприятного разговора, не нарушая правил и не привлекая внимания.
Этот выход из общей игры и был твоим первым шагом, мой Иван, шагом, который дал тебе в своих глазах одно маленькое право — право смотреть в глаза. Когда она вела свой урок, никто не смел посмотреть её в глаза, стараясь глубже уткнуться в тетрадь и учебник, словно боясь карающей молнии. Жар, который шел от неё, был слишком непереносим для них.
Страница
2 из 8
2 из 8
