Из скособоченной жаровни несло паленым. Раскаленная, обросшая черным нагаром, она стояла поперек тропинки, преграждая путь. Аня остановилась, в нерешительности закусив губу…
Добавить в моё избранное
25 мин, 37 сек 18316
«Вернуться?»
Она легонько погладила круглый живот руками.
— Что скажешь?
Масик тут же толкнулся в ответ — врачи рекомендовали играть с ним в морзянку, подсчитывать толчки.
— Жарко тебе, да, родной? Ну, потерпи, скоро отдохнем…
Аня оглянулась: смешной шпиль вокзала, увенчанный золотым петушком, все еще виднелся из-за пышного ивняка. Но снова продираться через мокрые колтуны ветвей и тучи комарья у женщины не было ни малейшего желания.
Странное место, — подумала она, глядя на полуразвалившиеся, слепленные из хлама хибарки, увязшие по краям тропинки в своем же собственном барахле. — Здесь что, кто-то живет? Надо запретить Яну кататься тут одному…
Короткий путь через пойму реки Борловая, открытый в дни летних каникул великим путешественником — Аниным сыном, подобно биссектрисе разрезал дорогу от вокзала до «Медика» пополам. И Ане бы порадоваться, что не надо топать в обход, что щебень не будет забиваться в шлепки и колоть голые ступни, но, когда пять лет хлебаешь баланду и вдруг тебе преподносят свиную отбивную, вымоченную в молоке, невольно задумаешься — в чем подвох?
Солнце нещадно жгло оголенные плечи, усыпанные веснушками, в ногах бултыхался загустевший июльский воздух, а тени, как степные ящерки, ускользали в свои невидимые норки. Аня приставила руку ко лбу, защищаясь от солнца, и, привстав на цыпочки, мысленно проложила свой путь. Ей всего-то нужно было проскочить по тропинке, перебежать мостик и подняться по лесенке в горку. Все просто — тропинка, мостик, горка. Не труднее, чем путешествие нарисованной Даши из мультика для самых маленьких следопытов. А там и до дачи недалеко. Любимый муж, любимый сын, холодный чай, гамак в тени и привычный цвет занавесок на окнах.
Аня сделала пару шагов, и Масик толкнулся вновь — с силой, так, что защемило в боку.
— Ух, — шикнула она, скривившись, — полегче, родной.
Но Масик устроил бой. Живот под легкой блузкой заходил ходуном, и Аня прижала к нему руки. Погладила, покачала, но буря и не думала утихать.
— Что такое, малыш?
Сестра бы хихикнула, услышав, как она разговаривает с животом.
«Ага, так он тебе и сказал»
Аня всегда улыбалась в ответ и пожимала плечами. В первую беременность, когда тесты только-только выдали две полосы, ее не смешили — пугали странные пузатые мамашки, бормочущие сами с собой. Но беременность — это целая жизнь, полная удивительных открытий. И спустя каких-то полгода Аня сама оказалась такой, и уже на нее поглядывали, как на ненормальную.
Послушай меня, дорогая, странно, когда люди разговаривают с мертвыми. Мертвые должны оставаться в прошлом. Но у тебя внутри живой человек, для которого твой голос — путеводная нить. И если ты не будешь говорить с ним, он может заблудиться там, в темноте.
Так однажды свекровь развеяла в Анне последние сомнения. Высокая, грузная, с лицом, похожим на кусок скалы, она была женщиной еще той, советской, закалки. Всю жизнь она проработала медсестрой в онкологии и знала, о чем говорит. Но ведь и, правда, кто мог сказать больше, чем человек, на глазах у которого на протяжении сорока лет в одних и тех же койках жили и умирали люди? После ее слов Аня больше никогда не задумывалась о том, как на нее посмотрят окружающие.
— Потерпи, родной, мы быстренько, — поглаживая живот, прошептала Аня и быстрым шагом двинулась навстречу жаровне. Но пройти ей удалось немного — из-за хибарки выбежала огромная черная псина и уселась поперек дороги, преграждая путь. Аня замерла, боясь вздохнуть — собака была огромной, похожей на волка, ее жесткая шерсть блестела на солнце странными, потусторонними иглами. А над огромной головой и сильной бычьей шеей кружилась мошкара. Словно еще ночью псина была мертва, а наутро какая-то неведомая сила вновь воззвала ее к жизни.
Осторожно Аня попыталась отступить, но пес зарычал. Утробно, зло. Она остановилась. Собак она не боялась. Но это было в другом, верхнем, мире. Там, где люди жили в кирпичных домах и готовили еду на кухонных плитах. А здесь, в этой прослойке между мирами, куда ее занесло по ряду дурацких причин, все было иначе. Завидев собак, тут стоило прятаться, потому что спастись бегством было невозможно.
Пес не был бездомным: на шее тусклым кольцом поблескивал ошейник. И у Ани так же тускло в душе заблестела надежда, что сейчас вслед за собакой на тропинку выбежит запыхавшийся мужик в трениках и борцовке и огромной пятерней схватит собаку за загривок. Подтащит к себе и зарядит по мохнатой спине поводком. Извинится и вместе с псом исчезнет из Аниной жизни навсегда. Вот только Аня забыла, что в прослойке между мирами хозяева страшнее своих собак.
Она не увидела его, пока он не вышел к жаровне. Пока не погладил страшного зверя по голове и тот не облизал его руку. Но даже если бы сильно старалась, не смогла разглядеть, приняла бы за ползущую по земле тень.
Она легонько погладила круглый живот руками.
— Что скажешь?
Масик тут же толкнулся в ответ — врачи рекомендовали играть с ним в морзянку, подсчитывать толчки.
— Жарко тебе, да, родной? Ну, потерпи, скоро отдохнем…
Аня оглянулась: смешной шпиль вокзала, увенчанный золотым петушком, все еще виднелся из-за пышного ивняка. Но снова продираться через мокрые колтуны ветвей и тучи комарья у женщины не было ни малейшего желания.
Странное место, — подумала она, глядя на полуразвалившиеся, слепленные из хлама хибарки, увязшие по краям тропинки в своем же собственном барахле. — Здесь что, кто-то живет? Надо запретить Яну кататься тут одному…
Короткий путь через пойму реки Борловая, открытый в дни летних каникул великим путешественником — Аниным сыном, подобно биссектрисе разрезал дорогу от вокзала до «Медика» пополам. И Ане бы порадоваться, что не надо топать в обход, что щебень не будет забиваться в шлепки и колоть голые ступни, но, когда пять лет хлебаешь баланду и вдруг тебе преподносят свиную отбивную, вымоченную в молоке, невольно задумаешься — в чем подвох?
Солнце нещадно жгло оголенные плечи, усыпанные веснушками, в ногах бултыхался загустевший июльский воздух, а тени, как степные ящерки, ускользали в свои невидимые норки. Аня приставила руку ко лбу, защищаясь от солнца, и, привстав на цыпочки, мысленно проложила свой путь. Ей всего-то нужно было проскочить по тропинке, перебежать мостик и подняться по лесенке в горку. Все просто — тропинка, мостик, горка. Не труднее, чем путешествие нарисованной Даши из мультика для самых маленьких следопытов. А там и до дачи недалеко. Любимый муж, любимый сын, холодный чай, гамак в тени и привычный цвет занавесок на окнах.
Аня сделала пару шагов, и Масик толкнулся вновь — с силой, так, что защемило в боку.
— Ух, — шикнула она, скривившись, — полегче, родной.
Но Масик устроил бой. Живот под легкой блузкой заходил ходуном, и Аня прижала к нему руки. Погладила, покачала, но буря и не думала утихать.
— Что такое, малыш?
Сестра бы хихикнула, услышав, как она разговаривает с животом.
«Ага, так он тебе и сказал»
Аня всегда улыбалась в ответ и пожимала плечами. В первую беременность, когда тесты только-только выдали две полосы, ее не смешили — пугали странные пузатые мамашки, бормочущие сами с собой. Но беременность — это целая жизнь, полная удивительных открытий. И спустя каких-то полгода Аня сама оказалась такой, и уже на нее поглядывали, как на ненормальную.
Послушай меня, дорогая, странно, когда люди разговаривают с мертвыми. Мертвые должны оставаться в прошлом. Но у тебя внутри живой человек, для которого твой голос — путеводная нить. И если ты не будешь говорить с ним, он может заблудиться там, в темноте.
Так однажды свекровь развеяла в Анне последние сомнения. Высокая, грузная, с лицом, похожим на кусок скалы, она была женщиной еще той, советской, закалки. Всю жизнь она проработала медсестрой в онкологии и знала, о чем говорит. Но ведь и, правда, кто мог сказать больше, чем человек, на глазах у которого на протяжении сорока лет в одних и тех же койках жили и умирали люди? После ее слов Аня больше никогда не задумывалась о том, как на нее посмотрят окружающие.
— Потерпи, родной, мы быстренько, — поглаживая живот, прошептала Аня и быстрым шагом двинулась навстречу жаровне. Но пройти ей удалось немного — из-за хибарки выбежала огромная черная псина и уселась поперек дороги, преграждая путь. Аня замерла, боясь вздохнуть — собака была огромной, похожей на волка, ее жесткая шерсть блестела на солнце странными, потусторонними иглами. А над огромной головой и сильной бычьей шеей кружилась мошкара. Словно еще ночью псина была мертва, а наутро какая-то неведомая сила вновь воззвала ее к жизни.
Осторожно Аня попыталась отступить, но пес зарычал. Утробно, зло. Она остановилась. Собак она не боялась. Но это было в другом, верхнем, мире. Там, где люди жили в кирпичных домах и готовили еду на кухонных плитах. А здесь, в этой прослойке между мирами, куда ее занесло по ряду дурацких причин, все было иначе. Завидев собак, тут стоило прятаться, потому что спастись бегством было невозможно.
Пес не был бездомным: на шее тусклым кольцом поблескивал ошейник. И у Ани так же тускло в душе заблестела надежда, что сейчас вслед за собакой на тропинку выбежит запыхавшийся мужик в трениках и борцовке и огромной пятерней схватит собаку за загривок. Подтащит к себе и зарядит по мохнатой спине поводком. Извинится и вместе с псом исчезнет из Аниной жизни навсегда. Вот только Аня забыла, что в прослойке между мирами хозяева страшнее своих собак.
Она не увидела его, пока он не вышел к жаровне. Пока не погладил страшного зверя по голове и тот не облизал его руку. Но даже если бы сильно старалась, не смогла разглядеть, приняла бы за ползущую по земле тень.
Страница
1 из 8
1 из 8
