Чей ты, малыш?

— Мне кажется, будет больно, если это будет делать кто-то другой…

Он посмотрел на нее и снова подумал: «Ей всего девятнадцать… бедный ребенок, как она справится со всем этим?»

— После родов… кто тебе будет помогать? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Мама, наверное… думаю, что вернусь домой, поживу там какое-то время…

— А где ты жила до этого?

— Со своим парнем, снимали домик недалеко от «Медика»… ну, вы, наверное, знаете это место…

Он кивнул:

— У меня там была дача… когда-то. И почему же ты не можешь вернуться обратно. К парню?

— Он умер, — сказала она спокойно и посмотрела на Евгения детскими глазами.

Он вздрогнул: неужели и он выглядел таким у отцовского гроба?

— Прости…

— Ничего. У меня есть мой сын. Он будет похож на отца.

— Не сомневаюсь, — откашлялся Евгений.

— От парня у меня осталась только собака, — добавила она и улыбнулась. — Огромный, черный, как бес. Злющий, но меня обожает. Форт.

У Евгения потемнело в глазах. Он задрожал и вцепился рукой в край рабочего стола.

— Что… что ты сказала? — переспросил он сухими губами.

— Кличка собаки — Форт… простите… вы побледнели… вам нехорошо?

Он не ответил, потому что перед глазами у него стоял огромный черный пес с бычьей шеей и громадной головой.

— Прости… я совсем забыл, — пролепетал он, — мне нужно на встречу, прости… я должен… торопиться… идти…

Он оставил ее в кабинете, а сам вылетел оттуда пулей и помчался в туалет. Заперся в кабинке и долго блевал, стоя перед унитазом на коленях. А когда приступ прошел, он понял, что в туалете был кто-то еще. Не сразу, но Евгений уловил в воздухе апельсиновые нотки духов. И услышал шаги. В ужасе он прижался к металлической стенке кабинки, затаившись. Чуть дыша, прильнул глазом к щели, но тут же отпрянул: с той стороны на него кто-то смотрел.

— Что… что тебе надо? — просипел он. И увидел, как расползаются в улыбке красные губы, как засохшие белила на щеках идут паутинками трещин.

— Я хочу, родной, — произнесло существо голосом его жены, — чтобы она страдала. Чтобы ты вырезал ей из живота ребенка и растоптал у нее на глазах. Что мне надо от тебя? Чтобы ты отомстил за нас! Чтобы она не сидела в теплой палате и не рассуждала, кем станет ее сынок. Я хочу, родной, чтобы она узнала — каково это, лежать в собственном дерьме, истекать кровью и видеть, как убивают твоего ребенка!

— Нет, — замотал он головой, — я не могу… так…

— Нет? — зашипело существо, и Евгений увидел, как поворачивается ручка двери. Прыгнул к ней, вцепился руками.

— Кто ты?! Что ты такое?! — закричал он.

— Хочешь увидеть мое лицо? Тогда впусти… открой мне, родной…

Ручка заскользила в мокрых ладонях, Евгений отшатнулся и упал, ударившись спиной о заблеванный унитаз. Растянулся на кафельном полу и с замершим сердцем смотрел, как открывается дверь. Но на пороге никого не было.

— Что же это? — опираясь на руки, он кое-как поднялся и осторожно вышел из кабинки. В туалете было пусто.

«Что со мной творится?» — он подошел к умывальнику, на котором кто-то забыл свою косметичку, включил воду и умыл вспотевшее лицо. Посмотрел в зеркало, пригладил волосы и оперся руками о раковину. Вгляделся в собственное измученное лицо. С зеркала на него смотрел труп. Евгений вытащил из косметички помаду и жирно намалевал себе губы. Достал косметический карандаш и нарисовал высокие дуги бровей. Улыбнулся и раскрыл пудреницу.

Мертвые должны оставаться в прошлом. Иначе они начнут мстить живым.

Костлявая рука вытащила из кармана газетную вырезку с фотографией малыша и запихала в сток. Мощный напор в секунду превратил ее в серый комок и смыл в трубу.

Чудес не бывает. Сегодня утром мать младенца созналась, что вся история с непорочным зачатием была выверенной мистификацией — отцом ребенка оказался простой работяга, которому теперь предстояло разбираться с женой.

— Вот оно, — сказало намалеванное косметикой существо, — мое настоящее лицо!

Главврач собиралась домой, когда в ее кабинет влетела напуганная пациентка. Вечер был тихим, и дверь хлопнула будто выстрел.

— Кажется, в пятой… — запыхавшись, сказала девушка, придерживая круглый живот, — рожает…

— Уверена?

— Слышала, как она кричит… и, кажется… ребенка… слышала

— Боже мой! — главврач скинула пальто. — И где опять носит этого Прохорова?!

— Скорее…

— Я иду, иду… — она выскочила в коридор и помчалась в палату. А когда ворвалась туда, застыла от ужаса: на дальней кровати, на вымокших от крови простынях, лежала девушка со взрезанным животом и вываленными на пол кишками, а у кровати стояла какая-то уродливая женщина и прижимала к себе измазанного красной слизью младенца.