Чей ты, малыш?

— Аллергии на животных нет? — в шутку всполошился он, пытаясь сменить тему.

Она засмеялась:

— На бЕлок?

— Нуу, на кошек, например.

— У моего парня… ну, — она посмотрела на свой живот, — была собака… так что… вот…

«А теперь, судя по всему, — подумал Евгений, — нет ни парня, ни собаки».

Разговор перестал строиться, и весь остальной путь до палаты они прошли молча.

— Чуть позже я приду с обходом, — сказал Евгений и открыл перед ней дверь.

— Хорошо.

Она ступила через порог, но обернулась.

— Спасибо вам. Давно в жизни не было ничего… ну, такого. Так что спасибо.

— Обращайся, — подмигнул он ей и поспешил удалиться.

— Я так люблю тебя, родной…

Евгений вздрогнул и открыл глаза. Ему показалось, будто кто-то коснулся его щеки. Стояла ночь, и в квартире было темно. Часы на прикроватной тумбочке показывали 3-39.

Он потянулся к светильнику и щелкнул выключателем. И тут же увидел ее: она стояла в дальнем углу, там, куда не дотягивался свет ночника.

— Господи… — выдохнул он и присел в кровати. — Аня?

Но она не ответила, стояла молча. А Евгений не мог разглядеть ее — тьмой, будто плесенью, заволокло всю дальнюю часть комнаты. Он видел только размытые очертания фигуры — истончившиеся, высохшие, как будто перед ним стоял узник Освенцима.

— Кто ты такая? — прошелестел Евгений сухими губами. Ему вспомнилось предостережение матери.

«Верю ли я в это?» — промелькнуло у него в голове, и он схватил с тумбочки ночник.

— Покажи мне свое лицо! — крикнул он и выбросил руку с ночником вперед, осветив тьму. На секунду перед ним предстал тот, кто стоял в темноте — странное, костлявое нечто, наряженное в одежду его жены. Намалеванное косметикой лицо — лицо трупа со впалыми, забеленными пудрой щеками, нарисованными бровями и криво натянутым женским париком. А потом лампа в ночнике с громким хлопком разлетелась вдребезги, и в темноте Евгений услышал крик своей жены:

— ГОСПОДИ, ЖЕНЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИ НАМ! Господи, пожалу…

Голос потонул в хрипе, забулькал, и Евгений бросился в темноту — ослепший, дрожащий,

— Аня?! — закричал он. — Аня, где ты?!

Но почти сразу сильный удар сбил его с ног, и он почувствовал, как чьи-то паучьи пальцы вцепились ему в шею, а потом пропахшая костром рука зажала рот. Пальцы протиснулись между губами, и он ощутил, какие они горькие, словно вымазанные в золе. И почувствовал возле уха тяжелое, злое дыхание.

Евгений замычал, задергался, пытаясь вырваться, а рядом кто-то засмеялся.

— Смотри, Форт, — сквозь смех произнес чей-то голос, — эта сука обделалась. Эта беременная сука обделалась… Разве мы будем есть эту грязь, Форт? Она вся вымазалась, вся грязная… эта тварь!

И Евгений понял: все было именно так. Так убивали его Аню — глумились над ней, насыщались ее слезами, ее болью. Теперь он больше не вырывался, не мычал — беззвучно плакал, сжимая от бессилия зубы. И сильные руки отпустили его, исчезли в темноте. На их место пришел кто-то холодный и лег рядом, прижавшись ледяными губами к уху.

— Отомсти за меня, отомсти за меня, отомсти… — зашептали губы.

И в слезах Евгений яростно закивал в ответ.

— Я отомщу, любимая!

«Пройдет время и боль утихнет».

Так после Аниной смерти говорила ее сестра.

Но время — странная штука. Оно не лечит, изменяет нас. Евгений помнил, как стойко, будучи ребенком, перенес смерть отца — без слез прощался с ним у раскрытого гроба. Но ревел без конца, когда падал с велосипеда, обдирая коленки и локти. А мать дула ему на раны и мазала их зеленкой.

«Заживет», — говорила она, но он не верил. Однако она оказалась права. Все изменилось с тех пор, и шрамы от падений исчезли.

«Ты выпей, станет легче», — говорил ему следователь, понимая, что убийцу не смогут найти. И Евгений верил. И пил. Но боли не становилось меньше, а раны не заживали.

И теперь ему снова предстояло выбирать, кому довериться. Но разве он мог простить, когда сам жаждал отмщения?

— Мне сказали, вы больше не оперируете. Почему?

Он стянул с руки виниловую перчатку и бросил ее в мусорное ведерко. Его последняя пациентка — Даша — сидела перед ним в смотровом кресле, раздвинув ноги. Евгений только что провел осмотр и теперь передавал ее в руки коллегам. Ей ставили срок родов через несколько дней, но УЗИ показало, что необходимо хирургическое вмешательство — кесарево сечение.

— Тебя будут оперировать замечательные врачи, — уклонился он от ответа. — Можешь одеваться.

Она с трудом слезла и принялась натягивать белье.

— Мне хотелось, чтобы это были вы.

— Глупости. Неделю назад ты меня даже не знала, но все равно собиралась рожать.