Дитя Стихий

Человек, всё это время стоявший у стены и с безучастным равнодушием наблюдавший за мной, приблизился и, взяв меня за локоть, усадил на скамью, стоявшую чуть впереди от меня. Затем он вновь занял своё прежнее место.

— Итак, подсудимая. Вы обвиняетесь в колдовстве, в наведении смертельной порчи на группу людей и в сговоре с дьяволом. Вам понятны обвинения, подсудимая?

— Ваше преосвященство, я не виновата ни в одной из этих вещей, я не ведьма! — попыталась я оправдать себя. Но меня никто и не думал оправдывать.

— Тогда почему у тебя такие длинные волосы? И как ты объясните их странный цвет? А цвет глаз? Ни у одного благочестивого христианина или христианки не может быть таких волос и глаз. Ещё тебя видели ходящей вокруг деревень, а на следующий день там появлялись чума и холера! И ты ещё будете утверждать, что ты не ведьма и не в сговоре с дьяволом! — грозно проговорил отец Олаф и его голос громким эхом отразился от холодных стен.

— Отец Олаф, достаточно, — прервал его епископ. Затем он обратился ко второму монаху, — Отец Рулл, зачитайте, пожалуйста, приговор.

— Итак, подсудимая объявляется виновной во всех предъявленных ей обвинениях и приговаривается к пыткам и последующему сожжению на костре на главной площади, — встав, прочитал монах по листку, взятому им со стола.

— Нет! Нет, вы не можете! — отчаянно выкрикнула я.

— Да как ты смеешь, ведьма?! Не тебе это решать! Поняла, дьяволово отродье!!! — вдруг страшно закричал отец Олаф и, вскочив, подбежал ко мне. Я не знала, что он собирается сделать. Он замахнулся и резко ударил меня по лицу ладонью. На лице сразу вспыхнул красным след от пощёчины. От неожиданности я отошла на пару шагов назад и наткнулась на скамейку. Отец Олаф смотрел на меня с обжигающей ненавистью и презрением.

И тут в моей душе поднялась волна чувств. Там были боль, обида и возмущение. Но всё это померкло и стало лишь фоном к ненависти и ярости. Ярость поднялась во мне. Это уже была даже не волна, а цунами огромной разрушительной силы. Весь мир для меня сейчас сжался только до этого человека — моего обидчика. Я в упор посмотрела на него, резко давая выход своей ярости. То, что произошло дальше, очень меня напугало.

Внезапно отец Олаф жутко закричал. А потом его голова разлетелась, как гнилой орех, обрызгав всё кровавым месивом. Скамейка, стоявшая сзади меня, отлетела на три метра, ударилась об стену и вдруг ярко вспыхнула. Остальных присутствующих, кроме меня, сильно толкнуло волной сухого жара. Около минуты все были в шоке от увиденного и пережитого. Цунами в моей душе постепенно угасало, сменяясь усталостью и апатией.

Первым опомнился офицер, доставивший меня сюда. Он быстро подбежал и заломил мне назад руки. Было больно до слёз, но у меня не изменилось даже выражение лица. Я просто стряхнула его с себя. Потом выпрямилась и посмотрела на епископа. Он был очень бледен и напуган. Он смотрел на меня с нескрываемым ужасом. А у меня на лице был лишь холод вечных льдов. Он приказал офицеру увести меня в камеру. Мужчина послушался и, взяв со стены факел, увёл меня из этой комнаты. Уходя, я чувствовала взгляды епископа и отца Рулла. Я была уверена, что это ещё не конец. Надо отдать должное моей интуиции — я не ошиблась. Офицер завязал мне глаза. После нескольких минут блуждания по холодному и сырому подземелью мы, похоже, пришли. Мой сопровождающий сдёрнул у меня с глаз повязку и грубо толкнул вперёд. От внезапно нахлынувшей слабости мои ноги подкосились и я рухнула на пол. Мельком оглядев помещение, в котором я оказалась, я сделала вывод, что это тюремная камера. Оглянувшись на вход, я увидела того мужчину. В руке он держал факел. Трепещущее пламя отбрасывало на его лицо неровные движущиеся тени. В его неверном свете я увидела, как на лице офицера появилась жуткая, злорадная и презрительная усмешка. Он с лязгом закрыл решётчатую дверь в камеру.

— Тебе осталось недолго жить, Анна Мария Фаустос! Послезавтра в полдень тебя заживо сожгут на костре, как ведьму! Эти глупые фанатичные звери так и не узнают, что они сожгли свою последнюю надежду! А-ха-ха-ха-ха! — сказал он злорадно, сплюнув в сторону. Рассмеявшись так, что у меня мурашки побежали по коже, он, громко хлопнув деревянной дверью, видимо, ведущей в комнату для стражников, так как на мгновение я услышала громкий смех нескольких, явно не очень великосветских мужчин, ушёл. И вот тут-то и пришли те страх и ужас, которые раньше заглушала апатия. Осознав, наконец, что я очень скоро умру жуткой смертью, я испугалась не на шутку. Вспомнив, что произошло на суде, я поняла, что это я стала причиной смерти того монаха. «Я просто вышла из себя, он меня взбесил! И я его убила. Убила жутко, никак человек… Как чудовище!» — подумала я и меня от внезапного осознания этого факта затопила волна боли, ужаса и отвращения. Отвращения не к этим людям, а к самой себе. Я не просто ведьма, я чудовище! Моему отчаянию не было предела.