У мамы моей знакомая есть, Галя зовут. Неплохая такая тетка, но чересчур уж своеобразная, как говорится, не без «тараканов». Взять, к примеру, ее своеобразную особенность — терпеть женщина не может, когда шеи что-либо касается, говорит, мол, удушье сразу наступает. Даже в лютые морозы без шарфа щеголяет, про бусы с цепочками и говорить нечего — три шкатулки дома битком, а на ней ни разу не видела. Даже крестик она никогда не носила. До того самого вечера…
Добавить в моё избранное
2 мин, 29 сек 15964
В тот день случился у Галки с мужем конфликт, а вернее сказать, пособачились они так, что соседи разнимали — думали, дело до смертоубийства дойдет. И далеко не в первый раз. А повод был весомый — наскучила женщине вечно пьяная физиономия любимого. Вроде и человек он неплохой, но стоит только хлебнуть чего покрепче кваса — все, пропал мужик. Примостится где-нибудь в окрестной луже и мирно посапывает, пока его Галюня не отыщет и домой не уволочет. Даже рождение дочки гуляку не остановило.
А на этот раз жена ультиматум поставила — выбирай, мол. Послал благоверный супружницу трехэтажным матом, ключи кинул и дверью хлопнул. Ну, а та от обиды в сердцах вслед ему и крикнула: «Да лучше бы сдохнуть мне, лишь бы тебя, гада, не видеть больше!»…
К ночи муж не вернулся — ну, ничего, не впервой ему под забором-то. Галя малявку уложила, той месяца три либо четыре было, и сама улеглась. Молодые мамаши, известно как, спят — дремлют вполглаза, а тут еще на душе неспокойно. Вот и слышит она сквозь дрему, порожек скрипнул — у них он тогда поскрипывал, стоит только наступить. Решила, что супруг дражайший пришел. Еще подумала: «Слава Богу, сам явился, хоть не искать!». И успокоенная в сон «провалилась».
Очнулась, не поймет, то ли сон, то ли нет — пошевелиться не может, дышать трудно, сердце хлыщется — вот-вот разорвется. Звать на помощь бесполезно — соседи не услышат, а дочка напугается, заплачет. А горло все сильнее и сильнее сжимает. Силится женщина воздуха глотнуть, да не может. Тяжко, хоть плачь. Хлопает глазами в темноту, а она густая, непроглядная, а из этой навалившейся тьмы — вот, не приведи Бог, увидеть, — руки. И не сжимают они шею вовсе, а давят сверху. Подумала Галя, что последний час ее пришел — муж душит, отомстить надумал. Прохрипела из последних сил отчаянно: «У меня же ребенок!». А кто-то из мглы ответил грубо: «Ну и что же!».
Ба, а голос-то, хоть и мужской, да незнакомый! Еще и мысль обожгла: «У мужа ведь и ключей-то нет, выкинул их, когда уходил!». Неужто вор забрался? Да вот странно, хоть и темень в комнате, а все равно какие-никакие очертания человека должны вырисовываться, а тут только руки, слишком уж ледяные и шершавые для человеческих. Домовой, что ли?
Тут уж ей совсем худо стало — вот умрет она сейчас, а дочка одна в закрытой квартире останется, и день, два — неделю никто ее не найдет. Откуда только силы взялись: рванулась вперед — и давай дубасить кулаками в темноту, да еще орать — то матюгаться, то молиться, то на помощь звать, насколько, конечно, стиснутое горло позволяло…
Сколько времени она так барахталась на кровати, размахивая кулаками и отчаянно вопя, сама не помнит. Окончательно в себя пришла от дочкиного плача. А в квартире — никого, да и закрыта она, как была, изнутри на защелку…
Как объяснить случившееся, женщина не знает, на домового все грешит, вроде он так наваливается, хотя, может, и не он, а кто пострашнее, ведь произнесла же она в день ссоры слова о желании умереть. Как знать, кто на зов откликнулся? Во всяком случае, подобных фраз вслух больше не произносит и крестик никогда не снимает…
А на этот раз жена ультиматум поставила — выбирай, мол. Послал благоверный супружницу трехэтажным матом, ключи кинул и дверью хлопнул. Ну, а та от обиды в сердцах вслед ему и крикнула: «Да лучше бы сдохнуть мне, лишь бы тебя, гада, не видеть больше!»…
К ночи муж не вернулся — ну, ничего, не впервой ему под забором-то. Галя малявку уложила, той месяца три либо четыре было, и сама улеглась. Молодые мамаши, известно как, спят — дремлют вполглаза, а тут еще на душе неспокойно. Вот и слышит она сквозь дрему, порожек скрипнул — у них он тогда поскрипывал, стоит только наступить. Решила, что супруг дражайший пришел. Еще подумала: «Слава Богу, сам явился, хоть не искать!». И успокоенная в сон «провалилась».
Очнулась, не поймет, то ли сон, то ли нет — пошевелиться не может, дышать трудно, сердце хлыщется — вот-вот разорвется. Звать на помощь бесполезно — соседи не услышат, а дочка напугается, заплачет. А горло все сильнее и сильнее сжимает. Силится женщина воздуха глотнуть, да не может. Тяжко, хоть плачь. Хлопает глазами в темноту, а она густая, непроглядная, а из этой навалившейся тьмы — вот, не приведи Бог, увидеть, — руки. И не сжимают они шею вовсе, а давят сверху. Подумала Галя, что последний час ее пришел — муж душит, отомстить надумал. Прохрипела из последних сил отчаянно: «У меня же ребенок!». А кто-то из мглы ответил грубо: «Ну и что же!».
Ба, а голос-то, хоть и мужской, да незнакомый! Еще и мысль обожгла: «У мужа ведь и ключей-то нет, выкинул их, когда уходил!». Неужто вор забрался? Да вот странно, хоть и темень в комнате, а все равно какие-никакие очертания человека должны вырисовываться, а тут только руки, слишком уж ледяные и шершавые для человеческих. Домовой, что ли?
Тут уж ей совсем худо стало — вот умрет она сейчас, а дочка одна в закрытой квартире останется, и день, два — неделю никто ее не найдет. Откуда только силы взялись: рванулась вперед — и давай дубасить кулаками в темноту, да еще орать — то матюгаться, то молиться, то на помощь звать, насколько, конечно, стиснутое горло позволяло…
Сколько времени она так барахталась на кровати, размахивая кулаками и отчаянно вопя, сама не помнит. Окончательно в себя пришла от дочкиного плача. А в квартире — никого, да и закрыта она, как была, изнутри на защелку…
Как объяснить случившееся, женщина не знает, на домового все грешит, вроде он так наваливается, хотя, может, и не он, а кто пострашнее, ведь произнесла же она в день ссоры слова о желании умереть. Как знать, кто на зов откликнулся? Во всяком случае, подобных фраз вслух больше не произносит и крестик никогда не снимает…
