Васнецов подписал оба приказа после полудня.
Добавить в моё избранное
59 мин, 24 сек 18099
«Малахитову Маргариту Ивановну уволить с должности главного бухгалтера… с 01 октября».
«Тарасова Александра Константиновича перевести на должность главного бухгалтера с окладом согласно штатному расписанию».
Вроде бы и всё. Жить и радоваться. Но мерзкое ощущение его не оставляло. Ощущение, что он сделал не продуманный шаг — и влип. Хотя шаг этот он рассчитывал и продумывал почти целый год. Готовил его так, как не готовят внедрение резидентов.
«Просто это надо было сделать», — сказал себе Васнецов, грызя карандаш. Грызть карандаши полезнее, чем смолить одну за другой крепкие сигареты. Но тоже так себе привычка.
Неделю назад, когда Малахитова явилась в офис, бухгалтерские документы были заперты в сейф, сейф опечатан, а на компьютере изменен пароль пользователя. Главбухша ворвалась в кабинет Васнецова и потребовала объяснений. И тогда Васнецов, стараясь говорить спокойно, поставил Малахитову в известность: она уволена. Пусть сдает дела новому главбуху.
Головная боль в лице госпожи Малахитовой досталась Васнецову от предшественника. Поначалу Васнецов подозревал, что Малахитова держала его за горло, располагая неким компроматом, но вскоре понял свою ошибку. Главбухша воплощала собой танк, прущий по жизни напролом и готовый раздавить любого, вставшего на пути. Когда Васнецов сообщил ей, что намерен провести в бухгалтерии аудиторскую проверку, Малахитова яростно отчитала его при сотрудниках, словно он был не генеральным директором, а сопливым мальчишкой. «Не смейте мешать мне делать мою работу! — орала она. — Не суйте нос, куда не просят! Вам кто-то сказал, что у меня что-то не так! КТО вам это сказал? Имя мне назовите!».
Васнецов не был трусом. Он служил в погранвойсках, задержал двоих нарушителей и получил ножевое ранение, разнимая сцепившихся в казарме старослужащих. Перед опасностью никогда не пасовал, но… беснующаяся главбухша вынудила его сдать назад. А что ему было — драться с ней? Одного удара вполне бы хватило. Чтобы ее насмерть.
Васнецов не поднимал руку на женщин, но чем дальше, тем меньше он воспринимал Малахитову как женщину. Постепенно он и человека перестал в ней видеть. Ядовитая змея, да и только. Фирма несла огромные убытки, а Малахитова в наглую прокручивала собственные делишки, откладывая свои прямые обязанности «на потом». Все попытки Васнецова призвать главбухшу к порядку оканчивались истерикой и обвинениями в его же адрес.
— Решили, значит, меня уволить? — язвительно спросила Малахитова в прошлый понедельник. — Это какая же, интересно, мразь против меня вас науськивает?
— Никакая, — сухо ответил Васнецов. — Вы увольняетесь по собственному желанию. Поскольку не справляетесь с работой.
— Ах, вот оно что, — протянула Малахитова. — С чего вы взяли, что я не справляюсь? Я? Не справляюсь? Это сотруднички ваши не справляются, только интриги плетут, а больше ни хера не делают! Лучше их на место поставьте, а меня не трожьте, ясно!
— Ясно, — буркнул Васнецов, не глядя на Малахитову. — Не уйдете по-хорошему — я вас вообще в тюрьму посажу. Все доказательства у меня на руках.
— Я поняла, чего вы хотите, — попятилась Малахитова. — Не нравится со мной работать, так и скажите! Я с самого начала знала, что вы меня отсюда выживете! Я знала, я знала. Но ничего, Валентин Григорьевич, боженька — он всё видит, — и добавила, вдруг сразу состарившись лет на двадцать:
— Вы и представить себе не можете, что вы натворили.
Всю неделю после этого разговора Малахитова вела себя так, словно ничего не случилось. Словно капризы руководства у нее уже поперек горла встали, и она не намерена трепать себе нервы по пустякам. На планерках и совещаниях по-прежнему не давала никому рта раскрыть, хотя Васнецов и запретил ей в них участвовать. Васнецову приходилось вызывать подчиненных к себе чуть ли не явочным порядком. Саша Тарасов жаловался, что Малахитова не только отказалась сдать дела, но еще и велела ему «сидеть и не рыпаться». Васнецов стиснул зубы и выжидал: в конце концов, осталось всего несколько дней. Потом осталась пятница — и выходные. Потом — только выходные.
И вот сегодня он подписал оба приказа. Малахитова собирала вещи. В бухгалтерии за ней в оба глаза следили новый главбух и заместитель Васнецова. Сам же Васнецов сидел у себя и грыз карандаш, пытаясь отвязаться от навязчивой ассоциации: уволив Малахитову, он, по сути, нанес ей тот самый смертельный удар. Переломал шею ядовитой гадюке. Вот только гадюка и с переломанным хребтом способна извернуться и запустить в тебя напоследок зубы.
Однажды, еще в армии, он видел, как пролежавшая несколько часов на солнцепеке мёртвая гадина (по ней проехался обоими колесами штабной мотоцикл) вцепилась в руку солдату, пришедшему ее убрать. У солдата была палка-рогатина и холщовый мешок, а змея, как все думали, давно сдохла. Но едва солдат наклонился, пытаясь поддеть тело рогатиной, змея вдруг обвилась вокруг палки и повисла у парня на запястье.
«Тарасова Александра Константиновича перевести на должность главного бухгалтера с окладом согласно штатному расписанию».
Вроде бы и всё. Жить и радоваться. Но мерзкое ощущение его не оставляло. Ощущение, что он сделал не продуманный шаг — и влип. Хотя шаг этот он рассчитывал и продумывал почти целый год. Готовил его так, как не готовят внедрение резидентов.
«Просто это надо было сделать», — сказал себе Васнецов, грызя карандаш. Грызть карандаши полезнее, чем смолить одну за другой крепкие сигареты. Но тоже так себе привычка.
Неделю назад, когда Малахитова явилась в офис, бухгалтерские документы были заперты в сейф, сейф опечатан, а на компьютере изменен пароль пользователя. Главбухша ворвалась в кабинет Васнецова и потребовала объяснений. И тогда Васнецов, стараясь говорить спокойно, поставил Малахитову в известность: она уволена. Пусть сдает дела новому главбуху.
Головная боль в лице госпожи Малахитовой досталась Васнецову от предшественника. Поначалу Васнецов подозревал, что Малахитова держала его за горло, располагая неким компроматом, но вскоре понял свою ошибку. Главбухша воплощала собой танк, прущий по жизни напролом и готовый раздавить любого, вставшего на пути. Когда Васнецов сообщил ей, что намерен провести в бухгалтерии аудиторскую проверку, Малахитова яростно отчитала его при сотрудниках, словно он был не генеральным директором, а сопливым мальчишкой. «Не смейте мешать мне делать мою работу! — орала она. — Не суйте нос, куда не просят! Вам кто-то сказал, что у меня что-то не так! КТО вам это сказал? Имя мне назовите!».
Васнецов не был трусом. Он служил в погранвойсках, задержал двоих нарушителей и получил ножевое ранение, разнимая сцепившихся в казарме старослужащих. Перед опасностью никогда не пасовал, но… беснующаяся главбухша вынудила его сдать назад. А что ему было — драться с ней? Одного удара вполне бы хватило. Чтобы ее насмерть.
Васнецов не поднимал руку на женщин, но чем дальше, тем меньше он воспринимал Малахитову как женщину. Постепенно он и человека перестал в ней видеть. Ядовитая змея, да и только. Фирма несла огромные убытки, а Малахитова в наглую прокручивала собственные делишки, откладывая свои прямые обязанности «на потом». Все попытки Васнецова призвать главбухшу к порядку оканчивались истерикой и обвинениями в его же адрес.
— Решили, значит, меня уволить? — язвительно спросила Малахитова в прошлый понедельник. — Это какая же, интересно, мразь против меня вас науськивает?
— Никакая, — сухо ответил Васнецов. — Вы увольняетесь по собственному желанию. Поскольку не справляетесь с работой.
— Ах, вот оно что, — протянула Малахитова. — С чего вы взяли, что я не справляюсь? Я? Не справляюсь? Это сотруднички ваши не справляются, только интриги плетут, а больше ни хера не делают! Лучше их на место поставьте, а меня не трожьте, ясно!
— Ясно, — буркнул Васнецов, не глядя на Малахитову. — Не уйдете по-хорошему — я вас вообще в тюрьму посажу. Все доказательства у меня на руках.
— Я поняла, чего вы хотите, — попятилась Малахитова. — Не нравится со мной работать, так и скажите! Я с самого начала знала, что вы меня отсюда выживете! Я знала, я знала. Но ничего, Валентин Григорьевич, боженька — он всё видит, — и добавила, вдруг сразу состарившись лет на двадцать:
— Вы и представить себе не можете, что вы натворили.
Всю неделю после этого разговора Малахитова вела себя так, словно ничего не случилось. Словно капризы руководства у нее уже поперек горла встали, и она не намерена трепать себе нервы по пустякам. На планерках и совещаниях по-прежнему не давала никому рта раскрыть, хотя Васнецов и запретил ей в них участвовать. Васнецову приходилось вызывать подчиненных к себе чуть ли не явочным порядком. Саша Тарасов жаловался, что Малахитова не только отказалась сдать дела, но еще и велела ему «сидеть и не рыпаться». Васнецов стиснул зубы и выжидал: в конце концов, осталось всего несколько дней. Потом осталась пятница — и выходные. Потом — только выходные.
И вот сегодня он подписал оба приказа. Малахитова собирала вещи. В бухгалтерии за ней в оба глаза следили новый главбух и заместитель Васнецова. Сам же Васнецов сидел у себя и грыз карандаш, пытаясь отвязаться от навязчивой ассоциации: уволив Малахитову, он, по сути, нанес ей тот самый смертельный удар. Переломал шею ядовитой гадюке. Вот только гадюка и с переломанным хребтом способна извернуться и запустить в тебя напоследок зубы.
Однажды, еще в армии, он видел, как пролежавшая несколько часов на солнцепеке мёртвая гадина (по ней проехался обоими колесами штабной мотоцикл) вцепилась в руку солдату, пришедшему ее убрать. У солдата была палка-рогатина и холщовый мешок, а змея, как все думали, давно сдохла. Но едва солдат наклонился, пытаясь поддеть тело рогатиной, змея вдруг обвилась вокруг палки и повисла у парня на запястье.
