Питомцы

Живой. Полный своих примитивных инстинктивных планов. Ивы давите его ногой. Размазываете по паркету. Где она, та субстанция, которая наполняла его мозг сознанием ещё секунду назад?

Хотя я догадываюсь.

Но об этом потом.

Я чуть не порезалась, когда разбивала окно. Хорошо, что у них стояли не пластиковые окна. Богатые могут позволить себе быть старомодными, не чувствуя при этом ущербности. Куски Катенькиного тела я упаковала в целлофановый пакет, а топорик положила в кровать. И накрыла одеялом.

Брызнула кровью на дорогу. Будто убийца вытащил её труп в окно и скрылся с гниющей ношей в лесной чаще.

Они снова не приехали ночевать.

В этот раз мне не нужно было ждать до утра.

Мы с Катенькой оставили дом ночью.

Катенька мне часто снится. С глазками, полными слёз и благодарности. Ей интересно быть там. Я похоронила её как королеву. Надев на криво отсечённую головку венок из одуванчиков. Сделала ей искусный макияж. Как в модном журнале.

Девочка всегда должна быть модницей.

И красавицей.

Гришенька тоже навещает меня во сне. Видится мне высоким, бородатым парнем, любящим бродить по берегу реки. Он здорово вырос с момента нашей последней встречи. Уже совсем мужчина. Я не собиралась делать этого и с ним.

Просто он стал портиться.

Гнить заживо.

Душевно гнить.

Когда он в очередной раз резал салат, то чертыхнулся. Произнёс отвратительное слово тихо, но мне и не требуется слышать звуки. Ведь я читаю по губам. Я спросила его, что он сейчас произнёс. И он солгал. Поклялся больше так не делать.

И я верила.

Пока вскоре он не солгал, что потерял дневник. С ним было труднее, чем с парализованной Катенькой. Гораздо труднее. Вертлявый истеричный мальчишка с недюжинной силой в ручках и ножках. Мне пришлось опустить его голову в речку и выждать. Потом затащить в глухую рощу. И сделать то, что велела душа.

В случае с Гришенькой я не могла сдерживать свой аппетит. Он распирал меня изнутри, будто гигантский лев рычал на всю мою утробу и требовал мяса.

Бедный мальчик.

Я даже не смогла похоронить тебя целиком.

Прости, пожалуйста.

Я не покупала мясо целую неделю. Сначала я пожарила его печёнку, потом запекла под майонезом пальчики, а с кусками плоти экспериментировала как могла, ориентируясь на рецепты своей поваренной книги. Они предназначены для говядины, но я не вижу ни малейшей разницы.

Дети даже вкусней.

Определённо.

Я наверное, делаю слишком много хорошего. Две спасённые от умирания души — уже итак чересчур большая благодетель.

Я никак не ожидала, что и Машенька начнёт погибать.

Она стала издеваться над сверстницей во дворе. У них была длительная вражда. Будто бы одна из них не уступила другой качельки. Потом понеслось. Растоптанный журнал с комиксами, в ответ сломанная кукла. Девочка в конце концов, сдалась первой и попросила у Машеньки прощения. Но в ту будто бес вселился. Она поймала здорового паука и посадила в портфель неприятельнице.

Но что само главное.

Она тоже стала лгать.

Сказала мне, что паук заполз туда сам. Хотя я всё видела.

Машенькина кровь пахла так, что забила собой вонь освежителя воздуха. Кровь — она словно духи. Всякий раз пахнет по-разному. Наверное, виной всему та синтетическая пища, которой любила кормить её мамочка. Поэтому я не стала есть Машеньку.

Не смогла удержаться только от маленького аккуратного сердечка.

Сегодняшняя Луна была особенно полной. Рвущей слепящее полотно ночи. Она улыбалась. Довольно, ехидно, слегка высокомерно. Жмурила огромные, вечно сонные глаза. Хохотала, не открывая рта. Боится выпустить их. Трёх маленьких созданий, пищащих и корябающих изнутри дряблую фосфоресцирующую плоть. Вечность не всегда бывает приятной.

Тишина зазвенела. Та самая, удушающая тишина. От которой воют неупокоенные души мёртвых и ворочаются на кроватях живые.

Я уберегла их от тишины. От мёртвого.

Они внутри, в полной безопасности.

Мы обменялись с луной взглядами. Её глаза выпучены, как никогда. Она настолько тяжела, что может упасть с небес. Необъятная. Недостижимая.

Насытившаяся моим питомцами.

Звёзды вздрагивали и расступались.

Потому что Вечное всемогуще.