Питомцы

Не знаю, почему я об этом размышляю. Должно быть, я совсем устала.

Гришенька тоже любил смотреть мультики.

Все детки похожи друг на друга.

Как кусочки сочного мяса.

Моя немая подруга согласна. Когда я нахожусь дома, то специально дожидаюсь глубокой ночи и погасив свет, начинаю разделывать влажные шматки. И она приходит. Бесшумно влезает в окно, словно паучок. Ласкает призрачными лапками каждый кровящийся ломтик. Я поворачиваюсь к ней и вижу, как она облизывается. И тихонько стонет от голода. Жадно кромсая светящимся лезвием темноту.

Возвращаясь к себе, я едва не прошла мимо дома. Это сложно — ориентироваться в калейдоскопе цементных муравейников. Дома, дороги, гаражи. То самое мёртвое, что прячет внутри себя живое. Делая его мёртвым. Те люди, сливающиеся в вихрь толпы, похожей на саранчу. Я не вижу их лиц. Не запоминаю. Приросшая к тротуарам движущаяся масса. Наполняющая воздух возбуждённой трескотнёй, настолько какофоничной, что она заглатывает отдельные слова, как воронки.

Косяки сухопутных рыб.

Я меняю уже третий город.

Но всё одинаково. Только Луна. Она не меняется. Один и тот же бледный шар с обожжённой кожей. Потому что звёзды находятся слишком близко. Ранят её, обжигают. Поджаривают на белом люменесцентном костре. Она ослаблена, голодна и просит пить. Вы ведь замечали, как искажено от жажды её каменное лицо?Я распахнула дверь и стремглав захлопнула. Моя квартира хранит в себе терпкий аромат хвои и кедра. Я без ума от этих запахов. Когда я возила Катеньку в лес, мы набирали там уйму еловых веток и кедровых шишек. Я храню их уже третий год.

И они всё также ослепительно пахнут.

Портрет Катеньки я тоже храню. Чуть смятая, обесцветившаяся фотография в изящной серебряной рамочке. Я должна была обращаться с ней осторожней. Ведь это её единственная фотография, которая у меня есть. Но я слишком сильно плакала, когда это произошло. И неистово гладила Катеньку по скользковатым бумажным волосам.

Катенька была больна. Безнадёжно. С ранних лет она передвигалась на коляске и мучилась разрывающими ножки болями. Когда я катила её по улице, вслед нам часто оборачивались прохожие. Меня изумляет бестактность людей. Представляю, каково было Катеньке. Катенька любила лес. Она улыбалась, слыша пение птиц и приоткрывала ротик, чтобы вкусить неосязаемые природные благовония. Просила меня сорвать на поляне фиалок. Или одуванчиков. А иногда мы набирали ромашек и гадали на любовь. Я не знаю, кого она любила. И любила ли кого-то. Может, ей просто нравилась эта игра.

Я не очень люблю игры.

Потому что в финале должен быть один проигравший.

Родители Катеньки были чрезвычайно занятыми людьми, много зарабатывающими и считающими, будто своими материальными отмазками они могут компенсировать нехватку внимания к дочери. Они платили мне больше, чем другие работодатели. Если я оставалась с Катенькой ночевать, они дарили мне роскошную корзинку со сладостями. Или духи. Или красивые сувениры.

Со временем Катенька стала недомогать сильнее. Боли выламывали её косточки настолько, что она отказывалась выезжать на прогулки и всё чаще просила дать ей обезболивающее. Я старалась развлечь её, как могла. Читала книжки, устраивала кукольный театр с игрушками, надевающимися на руку. Ей очень нравилась история про зайчика, прячущегося от волка. В оригинале у этой сказки жестокий конец, но мне не хотелось калечить её психику. Поэтому в моей версии волк и зайчик мирились и становились друзьями. Никто никого не съедал.

Бывает же.

Смешно.

Наступил день, когда она уже не могла терпеть боли. Врачи диагностировали метастазирующий рак тазобедренной кости. Уже ничего не поправить. Не понимаю, каким образом её детский паралич вкупе с артрозом переросли в рак. Должно же быть милосердие у кого-то там свыше. Но я оказалась добрее, чем они.

Когда я подошла к кровати Катеньки с топориком для разделки мяса, она дремала. Я улыбнулась и затормошила её плечико. Чуть хрустнул суставчик. Пластичный, незакостеневший скелет. Значит, будет легко.

Увидев меня, Катенька улыбнулась в ответ. Её обычно ясный взгляд был затуманен под действием обезболивающих, словно звёздочка, окутанная предрассветной пеленой. Она смотрела искренне. Как птичка, не подозревающая, что вы пришли для того, чтобы свернуть ей шейку. Даже когда я задрала одеяло и полоснула лезвием по сопревшей от постоянного лежания коже, она не закричала. И не заплакала. Продолжала смотреть. Но уже более ясно. Недоверительно. Непонимающе. Потом было хуже.

Хорошо, что у них был частный дом. Иначе на крики сбежались бы все соседи. Им было бы сложно объяснить, что я делаю лучше.

Помогаю ей уйти в Вечность.

Вы ведь помните.

Что вечно только Прекрасное.

Меня всегда интересовало, откуда берётся жизнь. Представьте, что по полу пробежал таракан.