В семь лет Игоряша задушил цыплёнка. Скорее даже не цыплёнка, а молодого петушка. Голенастого, с голой шейкой и редкими острыми пёрышками, торчащими из остатков желтоватого свалявшегося пуха…
Добавить в моё избранное
8 мин, 14 сек 5219
В то последнее перед школой лето родители, как всегда, отправили его к бабушке в деревню. Игоряше там не активно не нравилось — скучно. Деревенские ребята его в компанию не особенно принимали, да он и сам не хотел — тупые они все были. И грубые. Ругались и дрались, давали обидные прозвища. В самом детстве его прозвали Пухом — утверждали, что очень уж смешно пыхтит. В предпоследнее лето переименовали в Цыпу — за жёлтый свитер. А уж когда он вышел за калитку с полуобглоданной куриной ножкой в руке — прозвище прилипло намертво.
Бабушка же всё время заставляла его играть с соседскими мальчишками — когда не пыталась приобщить к прополке. И называла не ласково, Игоряшей, как родители, а просто — Игорь. Или, когда бывала в добродушном настроении — Игорьком, что было почему-то особенно неприятно.
И вот ранним утром, выдранный из тёплой, но жёсткой и неуютной постели, сидел он, босой и несчастный, на деревянной крыльце, с неприятно жирным на ощупь пирожком с капустой, брезгливо откусывал маленькие кусочки и, от нечего делать, бросал мелкие крошки бродящим по двору цыплятам. Один из них, видимо, самый наглый, вскочил на первую ступеньку, потряс грязноватым задом с одиноко торчащим длинным пером, и больго клюнул Игоряшу в руку. Рука сама собой дёрнулась и сжала голую противную шею. Тёплое тельце забилось, дёргая ногами и издавая мерзкий клокочуще-хрипящий звук. И замерло, обвиснув в пальцах. На босую ногу мальчишки шлёпнулась вонючая клякса омерзительной серой жижи.
От ужаса и омерзения мальчика затрясло. Бросив ставшее неожиданно тяжёлым тельце на траву, он остервенело начал оттирать ногу сорванным тут же лопухом. Потом испуганно огляделся на дом — а если бабушка узнает? Застыл в ужасе — и вдруг увидел двух ворон, сидящих на заборе. Тут же вспомнил страшилки о хищных птицах, ворующих цыплят. Деревенские хулиганы его даже пугали огромной вороной, которая и маленького мальчика утащить может. Сейчас он, уже, разумеется, в эти глупости не верил, но ворон привычно опасался.
Игоряше показалось, что он нашёл выход. Брезгливо взяв трупик за шею, он боязливо подкрался к забору, пытаясь не спугнуть так необходимых птиц, которые и не думали пугаться и наблюдали за манёврами с большим интересом. Размахнулся и бросил цыплёнка в траву, как раз перед большим кустом крапивы. Попятился назад, не спуская глаз с ворон.
Два чёрных летающих ужаса спланировали точно к цели, несколько мгновений с недоверием изучали подношение, а затем заработали клювами. На траву полетели красные брызги.
Бросившись в дом, Игоряша визгливо закричал: — Бабушка, там вороны цыплёнка клюют!
На крыльцо с выскочила грузная старуха, смешно замахала руками с зажатым в одной из них полоьенцем, и истошно заорала: — Кыш, проклятые!
Вороны лениво снялись с места, при этом каждая тащила по куску роняющего алые капли бесформенного мяса.
Бабка поохала над останками цыплёнка, в сердцах хлопнула Игорька по попке мокрым полотенцем: — Ты зачем на крыльцо был посажен? За цыплятами приглядывать! А ты что?
Игорь выдавил пару слезинок и заныл: — Ну, ба, ну, они страшные, они как налетели…
— Страшные. Такой большой мальчик, а птиц испугался. Эх, ты, Цыпа. Иди уже с глаз вон, играй с ребятами.
Бабка с противным воркованием «цыпа-цыпа-цыпа» принялась загонять цыплят в сарай, а Игоряша шмыгнул за калитку и отправился к деревенским рассказывать историю о своей героической битве с двумя страшными воронами. С вооот такими клювами. И только вечером, ворочаясь на неудобном диванчике, он вспомнил сладостное ощущение трепещущего в руках тельца, хрипящий клёкот и чувство силы и превосходства. Ужас от содеянного и грязная клякса на ноге забылись.
На школу у Игоря были большие надежды. За лето он заметно вырос и обрёл некую уверенность в себе. Подкреплённую тем, что ребята в деревне, после эпического повествования, обраставшего всё большими подробностями, стали иногда принимать его в игры — когда участника не хватало.
В школе он надеялся заслужить себе достойную кличку. Хотя бы от вполне приемлемой фамилии Курков. А что, Курок — будет звучать круто.
Но с Курком не сложилось. Сначала его называли просто по имени — Игорь. Потом, услышав, как мама, провожавшая его в школу, крикнула вслед: — Игоряша, цыплёночек, ты сменку не забыл? — перешли на Игорьяшу. Почему-то здесь это казалось не ласковым, а каким-то унизительным. С другой стороны — уже хорошо, что не цыплёночком.
К пятому классу друзей особых у Игоря не появилось. Так, одноклассники. Отвечали, когда спрашивал, а сами обращались редко.
Он старался. Притворялся старательным и добрым, делал все домашние задания и давал списывать. Списывали, но за своего так и не признали. Переставал делать уроки, получал двойки и хулиганил, однажды даже стекло на первом этаже камнем разбил. Тоже не помогло — просто пожимали плечами: мол, какая муха укусила.
Бабушка же всё время заставляла его играть с соседскими мальчишками — когда не пыталась приобщить к прополке. И называла не ласково, Игоряшей, как родители, а просто — Игорь. Или, когда бывала в добродушном настроении — Игорьком, что было почему-то особенно неприятно.
И вот ранним утром, выдранный из тёплой, но жёсткой и неуютной постели, сидел он, босой и несчастный, на деревянной крыльце, с неприятно жирным на ощупь пирожком с капустой, брезгливо откусывал маленькие кусочки и, от нечего делать, бросал мелкие крошки бродящим по двору цыплятам. Один из них, видимо, самый наглый, вскочил на первую ступеньку, потряс грязноватым задом с одиноко торчащим длинным пером, и больго клюнул Игоряшу в руку. Рука сама собой дёрнулась и сжала голую противную шею. Тёплое тельце забилось, дёргая ногами и издавая мерзкий клокочуще-хрипящий звук. И замерло, обвиснув в пальцах. На босую ногу мальчишки шлёпнулась вонючая клякса омерзительной серой жижи.
От ужаса и омерзения мальчика затрясло. Бросив ставшее неожиданно тяжёлым тельце на траву, он остервенело начал оттирать ногу сорванным тут же лопухом. Потом испуганно огляделся на дом — а если бабушка узнает? Застыл в ужасе — и вдруг увидел двух ворон, сидящих на заборе. Тут же вспомнил страшилки о хищных птицах, ворующих цыплят. Деревенские хулиганы его даже пугали огромной вороной, которая и маленького мальчика утащить может. Сейчас он, уже, разумеется, в эти глупости не верил, но ворон привычно опасался.
Игоряше показалось, что он нашёл выход. Брезгливо взяв трупик за шею, он боязливо подкрался к забору, пытаясь не спугнуть так необходимых птиц, которые и не думали пугаться и наблюдали за манёврами с большим интересом. Размахнулся и бросил цыплёнка в траву, как раз перед большим кустом крапивы. Попятился назад, не спуская глаз с ворон.
Два чёрных летающих ужаса спланировали точно к цели, несколько мгновений с недоверием изучали подношение, а затем заработали клювами. На траву полетели красные брызги.
Бросившись в дом, Игоряша визгливо закричал: — Бабушка, там вороны цыплёнка клюют!
На крыльцо с выскочила грузная старуха, смешно замахала руками с зажатым в одной из них полоьенцем, и истошно заорала: — Кыш, проклятые!
Вороны лениво снялись с места, при этом каждая тащила по куску роняющего алые капли бесформенного мяса.
Бабка поохала над останками цыплёнка, в сердцах хлопнула Игорька по попке мокрым полотенцем: — Ты зачем на крыльцо был посажен? За цыплятами приглядывать! А ты что?
Игорь выдавил пару слезинок и заныл: — Ну, ба, ну, они страшные, они как налетели…
— Страшные. Такой большой мальчик, а птиц испугался. Эх, ты, Цыпа. Иди уже с глаз вон, играй с ребятами.
Бабка с противным воркованием «цыпа-цыпа-цыпа» принялась загонять цыплят в сарай, а Игоряша шмыгнул за калитку и отправился к деревенским рассказывать историю о своей героической битве с двумя страшными воронами. С вооот такими клювами. И только вечером, ворочаясь на неудобном диванчике, он вспомнил сладостное ощущение трепещущего в руках тельца, хрипящий клёкот и чувство силы и превосходства. Ужас от содеянного и грязная клякса на ноге забылись.
На школу у Игоря были большие надежды. За лето он заметно вырос и обрёл некую уверенность в себе. Подкреплённую тем, что ребята в деревне, после эпического повествования, обраставшего всё большими подробностями, стали иногда принимать его в игры — когда участника не хватало.
В школе он надеялся заслужить себе достойную кличку. Хотя бы от вполне приемлемой фамилии Курков. А что, Курок — будет звучать круто.
Но с Курком не сложилось. Сначала его называли просто по имени — Игорь. Потом, услышав, как мама, провожавшая его в школу, крикнула вслед: — Игоряша, цыплёночек, ты сменку не забыл? — перешли на Игорьяшу. Почему-то здесь это казалось не ласковым, а каким-то унизительным. С другой стороны — уже хорошо, что не цыплёночком.
К пятому классу друзей особых у Игоря не появилось. Так, одноклассники. Отвечали, когда спрашивал, а сами обращались редко.
Он старался. Притворялся старательным и добрым, делал все домашние задания и давал списывать. Списывали, но за своего так и не признали. Переставал делать уроки, получал двойки и хулиганил, однажды даже стекло на первом этаже камнем разбил. Тоже не помогло — просто пожимали плечами: мол, какая муха укусила.
Страница
1 из 3
1 из 3
