Городской Ангел

Во мне тогда еще теплилось желание жить ради нее… И как далеко всё оказалось от наших представлений о браке. Не то что бы мы не понимали, что все будет не просто, но…

Черт возьми, да ведь все шло нормально.

Или тебе так кажется? Если все было в порядке, то какого хрена вы за месяц стали чужими? Четыре недели. Четыре долбанных недели, и ты уже, оказывается, не имеешь права позвонить жене.

— И что теперь будешь делать? — вдруг спросил Алексей.

— Не понял?

— Я бы все-таки на твоем месте не сдавался.

Легко сказать: «не сдавайся». А что делать? Таня обрубила все контакты, она даже слушать меня не хочет, не говоря о том, чтобы встретиться. Меня гнобят, так словно это я кувыркался в чужой койке. Как можно вернуть любви прежний лоск. Была ли она вообще эта любовь?

— Одиночество — мерзкая штука. — Продолжил Алексей. — Живешь себе и живешь. А для чего? Просто так, выходит. В пустоту.

Я молча кивал. То же мне одинокий. Гонишь ты, дружище. С твоей-то внешностью. Вон как официантку смутил, а она девка бывалая, при ее-то работе. Да и деньги видно есть, раз перед первым встречным проставляешься. А я? Квартира однокомнатная, и ту может Танька отсудит. Зарплата не ахти какая, а скоро алименты платить придется.

— Давай лучше выпьем, может хоть легче станет, — предложил я.

Алексей разлил по рюмкам.

— Давай. За твою семью.

К концу вечера я уже мало что соображал. Легче мне не стало. Тосты кончились, теперь мы просто пили. Кафешка готовилась закрываться. Олечка принесла счет, извинилась и сообщила в вежливой форме, что пора выметаться.

— Не вопрос. — Алексей достал несколько крупных купюр и, не глядя, сунул в кожаную книжку со счетом. — Давай, Колян, собирайся. Я пойду пока отолью.

Я натянул пальто. Сел за опустевшим столиком и с пьяной тоской принялся разглядывать загорелые бедра пляшущей на плоском экране певички. Звук отключили. Оно и к лучшему — не для того их на экраны выпускают, чтобы их слушали.

Я все еще думал, что делать дальше, когда Алексей вернулся и, накинув куртку, потащил меня на улицу.

Ветер подхватил подолы распахнутого пальто. Небо сыпало звездами, а низкие облака — снегом. Холодные комки таяли за воротником. Мне было все равно. Безразлично и отстраненно я пытался шагать рядом с новым знакомым. Ноги заплетались, то и дело проваливались в сугробы в стороне от протоптанной дороги.

— Сорвал я тебе охоту, — сказал я, — сейчас бы грелся с одной из тех брюнеточек.

— Ничего ты, Коля, не сорвал. Ты где живешь? — спросил Алексей.

— Ленина три-восемнадцать, — сказал я на автомате, и только потом понял, что туда мне нельзя. Хрен его знает, где я теперь живу. Неделю перебирался по знакомым. Танька звонила, сказала, что Светика к матери своей отправила, чтобы я дома ночевал, она, мол, перетерпит пока все не кончится. Перетерпит она, блядь…

Матери говорить было стыдно, но пришлось. Теперь осел у нее. Отец год как преставился, хоть он моего позора не застал.

— На Миры мне, — поправился я. — Проспект Мира тринадцать. Первый подъезд. Четвертая квартира.

— Покамест такая точность ни к чему, для такси хватит и дома. К дочке чтоль решил?

— Не в таком виде. У матери живу сейчас.

Я споткнулся. Алексей ухватил меня за рукав. Я вывалился из пальто и зарылся в снег.

Алексей ругнулся и помог мне подняться. Он обтряхнул снег, накинул и застегнул пальто.

— Да, к теще тебе сегодня лучше не соваться. Дочка то у нее сейчас.

— Ага, — буркнул я.

— А теща где живет?

— Ты не поверишь, — продекламировал я, — на Каштановой.

— И что?

— Дом шесть, квартира шестьдесят шесть, вот что.

Алексей рассмеялся. А мне что-то было не очень смешно. Я смотрел на горящий в незнакомых окнах свет. Одежда промокла от подтаявшего снега. Пьяная дурь отпускала, становилось холодно. Я не хотел ничего, лишь бы быстрее добраться до кровати, стянуть мокрую одежду и зарыться в постель. И возможно, больше не проснуться.

Мы свернули в темную арку, и только тогда я понял, что не знаю куда иду. Я пытался сориентироваться, но что там говорить, я и трезвый не шибко разбирался в анатомии города. Я знал названия главных улиц и остановок, мог передвигаться по венам закольцованных дорог, но легко терялся в переплетениях маленьких переулков и в бесхарактерных однотипных двориках. Неизменно сломанные качели и пустые песочницы — летом. Разваленные пьяными подростками снежные крепости и совокупляющиеся снеговики — зимой. Душные рюмочные и дешевые ларьки на каждом углу. Здесь не к чему было привязаться глазу.

— Куда мы идем?

— Вернем тебе любовь, — ответил Алексей.

— Чего?

Алексей прижал меня к обоссаной стене. Даже мороз и холодный ветер не в силах были проветрить загаженный проход.