Добавить в моё избранное
18 мин, 35 сек 15964
Этот знак, мерзкий символ остывших пожарищ не на шутку напугал Романа. Мёртвые глаза безучастно взирали на измученного человека, полубезумного от боли и выпитого алкоголя.
Нарисованные губы словно усмехались. Роман отшвырнул пластмассовую фигуру, как гнилую рыбу, из которой лезут черви, и течёт трупная слизь. Кукла запищала, и в тот же миг обожжённая ладонь полыхнула нестерпимой болью. Взглянув на распуший волдырь затуманенным взглядом, Роман понял, что кожа натянулась ещё больше, но теперь она ещё и шевелилась. Эти колыхания разбухшей болячки вызывали страшные мучения. Не в силах больше терпеть эту боль, Роман взял из своего рабочего портфеля ланцет и, глотнув ещё самогона, вскрыл волдырь. На стол выплеснулась мутная жидкость, в которой плескался светлый, кольчатый червь, чьё толстое тельце венчала чёрная головка с острыми жвалами. Роман хотел раздавить паразита, но червяк оказался на удивление вёртким и, сжавшись в комок, сразу же вытянулся, уцепился за палец, после чего стремительно скользнул обратно в рану, раздвигая обожженную плоть.
Вне себя от страха и отвращения, Роман закричал, свернул пробку с пластиковой бутылки и стал заливать рану самогоном в надежде вытравить ужасную личинку. Однако, это не помогло — он лишь расплескал по всему столу жгучее пойло. В довершение, Роман уронил бутылку, и самогон стал заливать половик. Голова кружилась. Роман сел на табурет, и глядя на пламя свечи, промычал: «Прав был Федька — жрут меня изнутри». Минуту он, словно заворожённый, смотрел на огонь, а потом щелчком опрокинул свечу на стол. Старая скатерть, пропитанная самогоном, полыхнула синим пламенем.
Роман наблюдал с неожиданным для себя восхищением, как огонь перекинулся на занавески и половик, как занялся диван и бельевой шкаф. Страх был, осталась и боль, но они будто через поры кожи вытекли наружу, коконом тугой обжигающей слизи сковав волю Романа. Он мог лишь смотреть, как языки пламени оранжевыми змеями вползают на стены, а под потолком грозовым облаком сгущается едкий дым. Роману стало тяжело дышать, ему было плохо. Тело согнул пополам болезненный спазм, и Роман с ужасом стал наблюдать, как из его рта и ноздрей поползли жирные, кольчатые личинки. Он закашлялся, разбрызгивая мерзких червей по охваченным огнём углам комнаты.
Однако, те не сгорали, лопаясь с отвратительным хлопком и выпуская облачко дыма. Нет — обласканные языками огня, личинки стали стремительно расти, заполняя комнату и расползаясь по горящим доскам. Довольно скоро глянцевые шкурки личинок стали с треском лопаться, и вместе со слизью наружу принялись выползать не менее чудовищные твари. Приземистое, продолговатое туловище, толстая шкура в глубоких складках, ужасная пасть, полная острейших зубов и, при этом, членистые лапы с рядами шипов — нечто среднее между вараном и огромным кузнечиком.
Разевая пасти, чудовища шипели друг на друга. Огонь не причинял им вреда, напротив — они старались забраться в самый очаг пожара. Тогда их движения становились увереннее, а шипение громче. Возле брошенной Романом куклы развернулась настоящая битва. Твари вцеплялись друг в друга зубами, рвали шипами на лапах. Поверженные тут же обращались в золу. Наконец, все отступили, а самый крупный подполз к кукле. Из брюха чудовища выпростался складчатый отросток. Кошмарный зверь взобрался на пластмассовую фигуру, и, затрясшись всем телом, залил её мутной слизью, которая тут же высохла и обволокла куклу незаметной плёнкой. Похоже, что эта пакостная субстанция обладала невероятной огнеупорностью и могла защищать от любого жара, потому что окружённая пламенем кукла оставалась невредимой.
Излившееся на игрушку чудовище замерло и рассыпалось искорками по обугленным доскам. Остальные же, словно по сигналу, обернулись к Роману. Из разверстых глоток донеслось шипение, которое потоком раскалённого зловония опалило кожу. Одежда вспыхнула. Только сейчас Роман понял, что уже может двигаться. Он попятился к окну. Каждый шаг отзывался болью, но Роман хотел любым путём покинуть своё жилище, которое так быстро превратилось в преисподнюю. Адский зверинец шипел и надвигался. Между шипастых лап виднелись морщинистые отростки, которые уже сочились каплями слизи.
Этот воплощённый кошмар выжег остатки самообладания, и Роман, развернувшись и закрыв голову обожженными руками, бросился в окно. Последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание — звон лопнувшего стекла, треск деревянной рамы и вой пожарных сирен.
Фёдор наклонился ближе к изголовью больничной койки. Человек, словно в кокон завёрнутый в бинты с проступающими сквозь марлевую белизну пятнами бледно-жёлтого и бурого цвета, гулко сглотнул. Это был Роман. Всё то время, что он рассказывал Фёдору свою кошмарную историю, его было довольно сложно понять — голос стал хриплым и звучал невнятно. Теперь же Роман ослаб настолько, что смог лишь шептать.
― Знаешь, Федя, несмотря на страшную боль и постоянные кошмары, я много думал.
Нарисованные губы словно усмехались. Роман отшвырнул пластмассовую фигуру, как гнилую рыбу, из которой лезут черви, и течёт трупная слизь. Кукла запищала, и в тот же миг обожжённая ладонь полыхнула нестерпимой болью. Взглянув на распуший волдырь затуманенным взглядом, Роман понял, что кожа натянулась ещё больше, но теперь она ещё и шевелилась. Эти колыхания разбухшей болячки вызывали страшные мучения. Не в силах больше терпеть эту боль, Роман взял из своего рабочего портфеля ланцет и, глотнув ещё самогона, вскрыл волдырь. На стол выплеснулась мутная жидкость, в которой плескался светлый, кольчатый червь, чьё толстое тельце венчала чёрная головка с острыми жвалами. Роман хотел раздавить паразита, но червяк оказался на удивление вёртким и, сжавшись в комок, сразу же вытянулся, уцепился за палец, после чего стремительно скользнул обратно в рану, раздвигая обожженную плоть.
Вне себя от страха и отвращения, Роман закричал, свернул пробку с пластиковой бутылки и стал заливать рану самогоном в надежде вытравить ужасную личинку. Однако, это не помогло — он лишь расплескал по всему столу жгучее пойло. В довершение, Роман уронил бутылку, и самогон стал заливать половик. Голова кружилась. Роман сел на табурет, и глядя на пламя свечи, промычал: «Прав был Федька — жрут меня изнутри». Минуту он, словно заворожённый, смотрел на огонь, а потом щелчком опрокинул свечу на стол. Старая скатерть, пропитанная самогоном, полыхнула синим пламенем.
Роман наблюдал с неожиданным для себя восхищением, как огонь перекинулся на занавески и половик, как занялся диван и бельевой шкаф. Страх был, осталась и боль, но они будто через поры кожи вытекли наружу, коконом тугой обжигающей слизи сковав волю Романа. Он мог лишь смотреть, как языки пламени оранжевыми змеями вползают на стены, а под потолком грозовым облаком сгущается едкий дым. Роману стало тяжело дышать, ему было плохо. Тело согнул пополам болезненный спазм, и Роман с ужасом стал наблюдать, как из его рта и ноздрей поползли жирные, кольчатые личинки. Он закашлялся, разбрызгивая мерзких червей по охваченным огнём углам комнаты.
Однако, те не сгорали, лопаясь с отвратительным хлопком и выпуская облачко дыма. Нет — обласканные языками огня, личинки стали стремительно расти, заполняя комнату и расползаясь по горящим доскам. Довольно скоро глянцевые шкурки личинок стали с треском лопаться, и вместе со слизью наружу принялись выползать не менее чудовищные твари. Приземистое, продолговатое туловище, толстая шкура в глубоких складках, ужасная пасть, полная острейших зубов и, при этом, членистые лапы с рядами шипов — нечто среднее между вараном и огромным кузнечиком.
Разевая пасти, чудовища шипели друг на друга. Огонь не причинял им вреда, напротив — они старались забраться в самый очаг пожара. Тогда их движения становились увереннее, а шипение громче. Возле брошенной Романом куклы развернулась настоящая битва. Твари вцеплялись друг в друга зубами, рвали шипами на лапах. Поверженные тут же обращались в золу. Наконец, все отступили, а самый крупный подполз к кукле. Из брюха чудовища выпростался складчатый отросток. Кошмарный зверь взобрался на пластмассовую фигуру, и, затрясшись всем телом, залил её мутной слизью, которая тут же высохла и обволокла куклу незаметной плёнкой. Похоже, что эта пакостная субстанция обладала невероятной огнеупорностью и могла защищать от любого жара, потому что окружённая пламенем кукла оставалась невредимой.
Излившееся на игрушку чудовище замерло и рассыпалось искорками по обугленным доскам. Остальные же, словно по сигналу, обернулись к Роману. Из разверстых глоток донеслось шипение, которое потоком раскалённого зловония опалило кожу. Одежда вспыхнула. Только сейчас Роман понял, что уже может двигаться. Он попятился к окну. Каждый шаг отзывался болью, но Роман хотел любым путём покинуть своё жилище, которое так быстро превратилось в преисподнюю. Адский зверинец шипел и надвигался. Между шипастых лап виднелись морщинистые отростки, которые уже сочились каплями слизи.
Этот воплощённый кошмар выжег остатки самообладания, и Роман, развернувшись и закрыв голову обожженными руками, бросился в окно. Последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание — звон лопнувшего стекла, треск деревянной рамы и вой пожарных сирен.
Фёдор наклонился ближе к изголовью больничной койки. Человек, словно в кокон завёрнутый в бинты с проступающими сквозь марлевую белизну пятнами бледно-жёлтого и бурого цвета, гулко сглотнул. Это был Роман. Всё то время, что он рассказывал Фёдору свою кошмарную историю, его было довольно сложно понять — голос стал хриплым и звучал невнятно. Теперь же Роман ослаб настолько, что смог лишь шептать.
― Знаешь, Федя, несмотря на страшную боль и постоянные кошмары, я много думал.
Страница
4 из 6
4 из 6
