Голод голод запах, запах, темноты, сырости, тины, щебня, зверобоя, полыни, деревея, разнотравий, — зелени, спаленных спичек, бычков, экскрементов, битых бутылок, разлитых портвейнов, недопитых ром-кол, из дыры, в асфальте, из под моста, через дорогу к аллеям, машина, осторожно.
Добавить в моё избранное
19 мин, 37 сек 4298
Вокруг собаки образовалась лужа мочи, вокруг лужи мочи минутный круг прохожих, в районе хвоста и бедер был заметен жидкий растертый кал, у рта росла пена. По городу шел гипнотически-есхатонический звон колоколов, бравший начало из церкви, что на выезде из города, что всегда напоминала дворец Алладина, хоть и была православная. Собака была по-дворняжному миловидная, такая себе помесь, то ли овчарки то ли ретривера в 8 колении, пыльная, коричневая с черным, дружелюбная, среднего роста, чью голову гладило тысяча рук разжалованных девчонок, и за ухом тоже, но состояние полного поражения в котором она находилась, не оставляло место для симпатии, и никакие подростки не обнимали ее за шею и никакие взрослые не ставили под вопрос человечность и порядок вещей, не крестились, была опасность, заразиться.
Жалость пропустив лестничный пролёт, продолжительных жертв собой во имя себя, сразу позвонила в дверь к отвращению. Отвращение было на лицах, отвращение было в воздухе, в животах и мыслях, никто не подошел ближе к конвульсивной дворняжке, не считая одного из бездомных, наиболее пьяного, не в паре, который сначала хотел залить собаке водки, но поняв что в нее ничего не войдет, просто подошёл, не менее беспородный, потрёпанный и отвратительный, присел, провел зашкарублой и грязной рукой по грязной шерсти, смотря в глаза, глазами, которых было почти не видно на запухшем лице, сурово но с пониманием — прохожий который уловил картину боковым зрением посчитал что он проходит мимо двух собак.
Судороги длились как минимум полтора часа, но уже через 15 минут круг прохожих распустился, через 10 бездомные допили бутылку и исчезли, а каждый новый прохожый, как договоренный, пытался обращать внимания все меньше и меньше на дохнувшую собаку, многие даже специально ступали на разводы мочи, всё ближе и ближе к трясущемуся животному, игнорируя отвратительное бельмо на лице города, хотели что бы она провалилась под землю, делали вид что место стало пустым до того как оно опустело. Одна женщина, с детьми за руки, остановилась в шагах двадцати, после, взгляды детей прикованы к месту, головы детей повернуты соответственно, руки детей тянули руки матери в разные стороны, все 20 шагов, она куда-то звонить, и продолжает тащить, рот дугой. Ещё через пол часа, появляются машина, из нее выходить баба и мужик, уборщица и водитель из ближайшего ЖЕКА, матерятся, жалуются на вонь, берут трясущуюся собаку за лапы и грузят в кузов. На асфальте остается три пятна выделений, два в одном. Бешено жёлтый глаз дергается и крутится, в темноте, ничего не видит, но все перебирает, смыкается и размыкается…
Группа бродячих собак, перебежала дорогу к каналу и мосту, ритмом кипящей воды, как банда, там были все, — впереди была низенькая полу-такса, грязно черная, с вульгарно длинным хвостом, и с лицом наглым, невротик, ей надо было делать в два раза больше своих коротких шагов, чтобы опережать громадную молочно-бордовую почти белую собаку, передние лапы как задние у кролика, а плечи щуплые как у восьмилетней девочки или у дедушки. Немного слева вальсировали, полу-доберман у которого вместо глаз была запекшаяся кровь и полу-ротвейлер с разбитым и распухшим носом, они били в связке, склеены как можно было подумать жопами, но на самом деле *м и ой. Они шли боком и может быть, им было больно, зато у них был прекрасный круг обозрения, чтобы замечать врагов. Потом ещё две то ли, овчарки то ли ретривера, одна за другой, которые ничем таким не отличались вполне обычные, коричневые с черным, правда у одной, была перебита лапа, а другая, носила красный ошейник, с огрызком поводка и держала дистанцию, так что было трудно сказать она в группе или нет. Всех собак кроме первой и последней объединяло наличие ожогов, больше или меньше. Почти белая собака опередила грязную таксу и повалила её на землю, та извивалась и рычала, а эта водила зуба по ее телу, слепой доберман и разбитый ротвейлер расклеились с громким звуком чпок, и смотрели бессмысленно на игру, одна овчарки ела чье то дерьмо, другая практиковала Поля Брега. Пятеро устремилось под мост и скрылось в дырку в асфальте, последняя сомневалась.
Таких банд по городу было много, собаки собирались возле мест, где запах глутамата острее, больше всего собак можно было увидеть на большом базаре, в точке напротив рыбной палатки, между ларьком «Рогатинскі ковбаси» и мясным павильоном. Там в четверг или в субботу и воскресенье бывает до двух десятков, половина лежат перед ларьком, кто окружив эго голодным взглядом, кто грызет кость, двойка или тройка крутится возле рыбной, остальные у дверей павильона, распределяются так чтобы было место варьировать, чтобы были на глазах, навязчивые, но что бы не слишком, обычно без прикасаний и столкновений — хотя иногда можно увидеть как прям на белую куртку прыгнет грязными лапами, будто встречает хозяина, но тут же жалостно отбегает, не рычит, не кусает, а бывает когда тройкой идут то наоборот и человек уворачивается, стесненный.
Жалость пропустив лестничный пролёт, продолжительных жертв собой во имя себя, сразу позвонила в дверь к отвращению. Отвращение было на лицах, отвращение было в воздухе, в животах и мыслях, никто не подошел ближе к конвульсивной дворняжке, не считая одного из бездомных, наиболее пьяного, не в паре, который сначала хотел залить собаке водки, но поняв что в нее ничего не войдет, просто подошёл, не менее беспородный, потрёпанный и отвратительный, присел, провел зашкарублой и грязной рукой по грязной шерсти, смотря в глаза, глазами, которых было почти не видно на запухшем лице, сурово но с пониманием — прохожий который уловил картину боковым зрением посчитал что он проходит мимо двух собак.
Судороги длились как минимум полтора часа, но уже через 15 минут круг прохожих распустился, через 10 бездомные допили бутылку и исчезли, а каждый новый прохожый, как договоренный, пытался обращать внимания все меньше и меньше на дохнувшую собаку, многие даже специально ступали на разводы мочи, всё ближе и ближе к трясущемуся животному, игнорируя отвратительное бельмо на лице города, хотели что бы она провалилась под землю, делали вид что место стало пустым до того как оно опустело. Одна женщина, с детьми за руки, остановилась в шагах двадцати, после, взгляды детей прикованы к месту, головы детей повернуты соответственно, руки детей тянули руки матери в разные стороны, все 20 шагов, она куда-то звонить, и продолжает тащить, рот дугой. Ещё через пол часа, появляются машина, из нее выходить баба и мужик, уборщица и водитель из ближайшего ЖЕКА, матерятся, жалуются на вонь, берут трясущуюся собаку за лапы и грузят в кузов. На асфальте остается три пятна выделений, два в одном. Бешено жёлтый глаз дергается и крутится, в темноте, ничего не видит, но все перебирает, смыкается и размыкается…
Группа бродячих собак, перебежала дорогу к каналу и мосту, ритмом кипящей воды, как банда, там были все, — впереди была низенькая полу-такса, грязно черная, с вульгарно длинным хвостом, и с лицом наглым, невротик, ей надо было делать в два раза больше своих коротких шагов, чтобы опережать громадную молочно-бордовую почти белую собаку, передние лапы как задние у кролика, а плечи щуплые как у восьмилетней девочки или у дедушки. Немного слева вальсировали, полу-доберман у которого вместо глаз была запекшаяся кровь и полу-ротвейлер с разбитым и распухшим носом, они били в связке, склеены как можно было подумать жопами, но на самом деле *м и ой. Они шли боком и может быть, им было больно, зато у них был прекрасный круг обозрения, чтобы замечать врагов. Потом ещё две то ли, овчарки то ли ретривера, одна за другой, которые ничем таким не отличались вполне обычные, коричневые с черным, правда у одной, была перебита лапа, а другая, носила красный ошейник, с огрызком поводка и держала дистанцию, так что было трудно сказать она в группе или нет. Всех собак кроме первой и последней объединяло наличие ожогов, больше или меньше. Почти белая собака опередила грязную таксу и повалила её на землю, та извивалась и рычала, а эта водила зуба по ее телу, слепой доберман и разбитый ротвейлер расклеились с громким звуком чпок, и смотрели бессмысленно на игру, одна овчарки ела чье то дерьмо, другая практиковала Поля Брега. Пятеро устремилось под мост и скрылось в дырку в асфальте, последняя сомневалась.
Таких банд по городу было много, собаки собирались возле мест, где запах глутамата острее, больше всего собак можно было увидеть на большом базаре, в точке напротив рыбной палатки, между ларьком «Рогатинскі ковбаси» и мясным павильоном. Там в четверг или в субботу и воскресенье бывает до двух десятков, половина лежат перед ларьком, кто окружив эго голодным взглядом, кто грызет кость, двойка или тройка крутится возле рыбной, остальные у дверей павильона, распределяются так чтобы было место варьировать, чтобы были на глазах, навязчивые, но что бы не слишком, обычно без прикасаний и столкновений — хотя иногда можно увидеть как прям на белую куртку прыгнет грязными лапами, будто встречает хозяина, но тут же жалостно отбегает, не рычит, не кусает, а бывает когда тройкой идут то наоборот и человек уворачивается, стесненный.
