Голод голод запах, запах, темноты, сырости, тины, щебня, зверобоя, полыни, деревея, разнотравий, — зелени, спаленных спичек, бычков, экскрементов, битых бутылок, разлитых портвейнов, недопитых ром-кол, из дыры, в асфальте, из под моста, через дорогу к аллеям, машина, осторожно.
Добавить в моё избранное
19 мин, 37 сек 4299
Кроме большого базара был ещё маленький, и магазины с собственной выпечкой, запах которой выходил из труб, мусорники, пустырь, и разные места прикормки, с горами пластиковой посуды, куда люди или из жалости или по надобности прививали собак.
Собак становилось все больше, и наглее, группу можно было встретить все чаще, и даже если знаешь, что они тебя не тронут, видеть целую стаю разгуливающую по городу, в ритме кипящей воды, с вытянутыми голодными языками и бешеными глазами, было не по себе. Собаки не смели никого кусать, они крепко окружали очередного выходящего из магазина, или идущего в него, каждого у кого был пакет — полный или пустой не имеет значения — вились за ним, совали носы, а иногда поджидали у дороги как разбойники. Угрозы не было, был страх, неприятие и оцепенение, тот, кто был окружен должен был переждать, перетерпеть, может быть перекрестится, это была не опасность, это было неудобство и неприятность. Многие с криком, топаньем ногой, замахиванием успешно отгоняли собак, но после этого им обычно ложилось на плечи тяжелое параноидальное ощущение, что за ними следят, что на них затаили зло, и что собаки обязательно вернутся, когда не будешь ждать — проще было перетерпеть.
На окраинах все по-другому, особенно на пустырях, много было покусано, много уколов, наверное сорок, в живот, много заиканий, много не нашли, много обглоданных костей, много инфарктов. Дашенька жила в пятиэтажках, сразу перед или за пустырем, в ее дворе было много игровых конструкций из ржавых труб, и с отбитыми досками, из земли торчали куски цемента на арматурах, об горку можно было стереть себе зад, на колесе не где было сесть, если только стоять или на гвозди, качели были отвинчены из пазов, песочница была полна, мусора, стекла и собачьего кала. На панельной стенке были написаны все возможные маты, и любовные комбинации на все поколения детей из этого и соседних дворов. Дашка была и шлюха и ь и а вонючая, и сосала Вити и любила Льошу, и была другом навсегда с Дианой, только Дашка не знала наверняка она ли эта Дашка. Зато Даша всегда зналая. что ей делать, она ходила на пустырь за домом искать артефакты, куда регулярно вывозились кучи хлама, и где росли маленькие елочки и сосны, а между их рядами были разбросаны, бутылки из под пива и водки, сухие и водные, пачки из под сигареты и барбитуратов, порванные трусы, использованные подгузники и прокладки.
Даше всегда больше нравились найденные и поломанные вещи, чем те которые покупались для нее и которые были новые и целые. Новые вещи были какие то пустые, ими было не удобно пользоваться, они были лучше ее, а она была их не достойна, могла бы и запятнать или сломать, не так с ними обойтись, — нет, слишком много ответственности для Даши. По этому, новые вещи часто вызывали истерику, а старые были заношены до дыр, более того, по собственному убеждению Дашенька донашивала вещи и доламывала игрушки, младшего брата, который был ее больше. А еще когда на стол ставили разные виды печенья и блинов, ела те которые менее вкусные, которые остались бы одни и жалкие, без творога и шоколада, если бы Дашенька их не съедала.
Другое же дело самому что-то найти, особенно если оно являет ценность только для нее одной, вот это артефакт и пожалеть можно за то, что выкинули и спалить, если надоело, но не выкинуть. Даше было неудобно, что у нее была сравнительно благополучная семья, она хотела быть сиротой, худших и труднейших обстоятельств, как Гарри Поттер, ей казалось, что она не растет или растет не правильно, поскольку на нее было мало давления. Её пугали рани которые не оставляют шрамов, и бесили боевики в которых герой выходил без царапинки, другое дело конечно «Крепкий Орешек», её душил комфорт, забота и надобность мыться, больше всего на свете она любила запах своих подмышек, или если запустить руку в джинсы. Вчера она вернулась домой вся в грязи и была счастлива.
Сегодня был уже третий день как строительная бригада возобновила роботы по постройке элитного дома на окраине города, возле пустыря, шум был ужасный, возможно отбивали старый фундамент, спроектированный на пьяную голову, может работали экскаватор, бетономешалка или перфоратор, трудно было сказать наверняка, все заграждено зелёным забором с белыми надписями. Дашка знала щели, через которые можно было что-то увидеть, но каждый раз сквозь них она видела только вагончик прораба, из которого доносился пошлый смех и маты, а поскольку все маты Маша уже знала из панельной стенки в её дворе, она быстро потеряла интерес. Ещё, три дна назад потерялась Дашкина собака, далекая помесь то ли ретривера, то ли овчарки, коричневая с черным, и с красным ошейником, по кличке Федор Михалыч. В среду Дашеньку послали в торговый, а поскольку с собаками туда нельзя, Федор Михалыч был привязан к черному ограждению с печальным, свойственным ему взглядом, и с нетерпением. Когда Даша вышла, только кусочек поводка висел на оградке, а грязно черная такса с длинным хвостом прицепилась и лезла носом в пакет.
Собак становилось все больше, и наглее, группу можно было встретить все чаще, и даже если знаешь, что они тебя не тронут, видеть целую стаю разгуливающую по городу, в ритме кипящей воды, с вытянутыми голодными языками и бешеными глазами, было не по себе. Собаки не смели никого кусать, они крепко окружали очередного выходящего из магазина, или идущего в него, каждого у кого был пакет — полный или пустой не имеет значения — вились за ним, совали носы, а иногда поджидали у дороги как разбойники. Угрозы не было, был страх, неприятие и оцепенение, тот, кто был окружен должен был переждать, перетерпеть, может быть перекрестится, это была не опасность, это было неудобство и неприятность. Многие с криком, топаньем ногой, замахиванием успешно отгоняли собак, но после этого им обычно ложилось на плечи тяжелое параноидальное ощущение, что за ними следят, что на них затаили зло, и что собаки обязательно вернутся, когда не будешь ждать — проще было перетерпеть.
На окраинах все по-другому, особенно на пустырях, много было покусано, много уколов, наверное сорок, в живот, много заиканий, много не нашли, много обглоданных костей, много инфарктов. Дашенька жила в пятиэтажках, сразу перед или за пустырем, в ее дворе было много игровых конструкций из ржавых труб, и с отбитыми досками, из земли торчали куски цемента на арматурах, об горку можно было стереть себе зад, на колесе не где было сесть, если только стоять или на гвозди, качели были отвинчены из пазов, песочница была полна, мусора, стекла и собачьего кала. На панельной стенке были написаны все возможные маты, и любовные комбинации на все поколения детей из этого и соседних дворов. Дашка была и шлюха и ь и а вонючая, и сосала Вити и любила Льошу, и была другом навсегда с Дианой, только Дашка не знала наверняка она ли эта Дашка. Зато Даша всегда зналая. что ей делать, она ходила на пустырь за домом искать артефакты, куда регулярно вывозились кучи хлама, и где росли маленькие елочки и сосны, а между их рядами были разбросаны, бутылки из под пива и водки, сухие и водные, пачки из под сигареты и барбитуратов, порванные трусы, использованные подгузники и прокладки.
Даше всегда больше нравились найденные и поломанные вещи, чем те которые покупались для нее и которые были новые и целые. Новые вещи были какие то пустые, ими было не удобно пользоваться, они были лучше ее, а она была их не достойна, могла бы и запятнать или сломать, не так с ними обойтись, — нет, слишком много ответственности для Даши. По этому, новые вещи часто вызывали истерику, а старые были заношены до дыр, более того, по собственному убеждению Дашенька донашивала вещи и доламывала игрушки, младшего брата, который был ее больше. А еще когда на стол ставили разные виды печенья и блинов, ела те которые менее вкусные, которые остались бы одни и жалкие, без творога и шоколада, если бы Дашенька их не съедала.
Другое же дело самому что-то найти, особенно если оно являет ценность только для нее одной, вот это артефакт и пожалеть можно за то, что выкинули и спалить, если надоело, но не выкинуть. Даше было неудобно, что у нее была сравнительно благополучная семья, она хотела быть сиротой, худших и труднейших обстоятельств, как Гарри Поттер, ей казалось, что она не растет или растет не правильно, поскольку на нее было мало давления. Её пугали рани которые не оставляют шрамов, и бесили боевики в которых герой выходил без царапинки, другое дело конечно «Крепкий Орешек», её душил комфорт, забота и надобность мыться, больше всего на свете она любила запах своих подмышек, или если запустить руку в джинсы. Вчера она вернулась домой вся в грязи и была счастлива.
Сегодня был уже третий день как строительная бригада возобновила роботы по постройке элитного дома на окраине города, возле пустыря, шум был ужасный, возможно отбивали старый фундамент, спроектированный на пьяную голову, может работали экскаватор, бетономешалка или перфоратор, трудно было сказать наверняка, все заграждено зелёным забором с белыми надписями. Дашка знала щели, через которые можно было что-то увидеть, но каждый раз сквозь них она видела только вагончик прораба, из которого доносился пошлый смех и маты, а поскольку все маты Маша уже знала из панельной стенки в её дворе, она быстро потеряла интерес. Ещё, три дна назад потерялась Дашкина собака, далекая помесь то ли ретривера, то ли овчарки, коричневая с черным, и с красным ошейником, по кличке Федор Михалыч. В среду Дашеньку послали в торговый, а поскольку с собаками туда нельзя, Федор Михалыч был привязан к черному ограждению с печальным, свойственным ему взглядом, и с нетерпением. Когда Даша вышла, только кусочек поводка висел на оградке, а грязно черная такса с длинным хвостом прицепилась и лезла носом в пакет.
