… Такую клеть из стальных обручей, скреплённых поперечинами и обтянутых поверху плотным чехлом из самой драгоценной ткани, какую вы можете себе вообразить. С одной стороны клетка размыкается, ты заходишь внутрь, словно еретик на аутодафе — в свою дровяную кладку…
Добавить в моё избранное
18 мин, 44 сек 19740
Затем вердугадо прицепляют к лифу, что вторгается в юбочные складки острым мысом, называемым шнип. Во имя скромности лиф сильно придавливает грудь к рёбрам: хотя держать всё сооружение на кончиках выпяченных сосков показалось бы сущим мучительством. Затем умелые руки горничной застёгивают тебя на все крючки, и вот ты можешь передвигать громоздкое сооружение вплотную к паркетам парадной залы Пастраны — да хоть Эскуриала! — с изяществом, отточенным веками. (Мы невероятно древний род.) Никто из придворных и лакеев не заподозрит, что внутри живой человек.
Не то чтобы живой. И не вполне человек.
Но, безусловно, женщина. Самых благородных кровей. Донья Ана де Мендоса де ла Серда, принцесса Эболи. Что неизгладимо.
Впервые меня впрягли в эту карету двенадцати лет от роду. Когда венчали в Сарагосе с фаворитом наследного принца в отсутствие первого и при благосклонном присутствии второго — извините меня, если логика фразы вступила в противоречие с табелью о рангах. Впрочем, король стал официально именоваться именно что Фелипе Вторым, а дон Руй Гомес де Сильва был приближен к сердцу инфанта в такой необыкновенной мере, что во время собственного обрачения замещал своего владыку в Англии, где сговаривал за него Марию Католичку. То есть в какой-то мере опережал. Несмотря на низкое происхождение, дипломат он был непревзойдённый и в свои тридцать шесть лет превосходно уламывал как государства, так и дамский пол. Особенно — или даже — злобных уродин в стиле «Кровавая Тюдор». Впрочем, и дон Фелипе отнюдь не выглядел стряпчим от политики, как несколько лет спустя, взошедши на трон своего батюшки Карла Пятого. Обо мне, впервые увидев, изволил отозваться так: «Прелестна, хотя почти что карлица». С тех пор я прибавила в росте несильно.
Повязкой на моём правом глазу наш будущий владыка пренебрёг. Как и правом первой ночи. Сбиваюсь: да была ли тогда пиратская чёрная метка? О причинах её появления много злословили. Три варианта: несчастный случай на охоте, ошибка учителя фехтования, красотка попросту интригует и, похоже, косоглаза.
Всё это лишь толки. На самом деле моё глазное яблоко было ущербно от рождения, и порок мало-помалу усиливался. Видимо, не напрасно я оказалась единственным ребёнком у матери. Что внушало сильные опасения: самый главный мой страх тех времён — оказаться неплодной. Ещё через два года, когда Фелипе короновался, Кровавая Мэри умерла, а наш с Руем Гомесом брак был подтверждён (очередная триада), я убедилась, что судьба на моей стороне.
Косо и криво, словно я сама. За пятнадцать лет супружества — девять беременностей и десять младенцев, выжило из которых шесть. Хотя — что это я! Неплохой результат, не позволяющий заподозрить о матери ничего дурного. Вердугадо, по хлёсткому словцу переименованное в вертюгадэн, то есть «храни младенца» или, проще, «прячь ублюдка», потрудилось на славу. Детей нужно с момента зачатия помещать в малую камеру пыток, чтобы не слишком пугались, родившись прямо в куда большую.
Три (опять) наводки на истину.
Я вступила в брачный союз непорочной — кто бы сомневался, — и моя свадьба была кровоточивой на редкость.
Первый из моих сыновей, который выжил, наследовал отцовский титул герцога Пастраны и звание гранда, то бишь Родриго, слыл незаконным отпрыском короля. Что тут бесспорно — Фелипе неслыханно к нему благоволил. Это при полнейшем отсутствии каких-либо талантов.
В Англии с моим супругом произошло нечто, вполне вышедшее наружу лишь когда он почувствовал дыхание смерти на ланитах, а я — несколько обескураживающие подвижки во внешности.
Не догадались, какова связь?
Итак.
Полное имя проблемы было дон Симон Ксавьер Христиан Морадо де ла-Кадена Исидро. Сей идальго состоял в королевской свите в качестве запасного (простите, записного) красавца, а нравы при дворах, что том, что этом, были не слишком христианские. Муж мой путался в обиняках до тех пор, пока я не спросила в упор. (Как выстрел из арбалета, удар кинжала или укус ядовитой ехидны. Аналогии, породившие тройное сравнение, разъяснятся позже.)
— Ты и с ним переспал, как с половиной здешних сеньор и сеньорит?
Вместо прямого ответа супруг поведал мне сказку.
Дон Исидро подхватил так называемую «ледяную болезнь» в острой форме. При этом любодей теряет румянец и жар плоти, становится невероятно склонен к сумрачному образу жизни, перестаёт вкушать обычную пищу, приемлемый и желанный рацион его становится таков, что у Святейшей Инквизиции нет для пациента иного лекарства, чем огонь. Хотя куда проще было бы выставить его на полуденное солнце.
По всему по этому дон Исидро остался в Англии, когда прочие уехали, — под благовидным предлогом войти в сношения с новой королевой, Элизабет, на предмет заключения брака с нашим собственным сюзереном. Не сложилось; свою Елизавету король отыскал во Франции, мы с бедняжкой доньей Исабель сразу сделались подругами.
Не то чтобы живой. И не вполне человек.
Но, безусловно, женщина. Самых благородных кровей. Донья Ана де Мендоса де ла Серда, принцесса Эболи. Что неизгладимо.
Впервые меня впрягли в эту карету двенадцати лет от роду. Когда венчали в Сарагосе с фаворитом наследного принца в отсутствие первого и при благосклонном присутствии второго — извините меня, если логика фразы вступила в противоречие с табелью о рангах. Впрочем, король стал официально именоваться именно что Фелипе Вторым, а дон Руй Гомес де Сильва был приближен к сердцу инфанта в такой необыкновенной мере, что во время собственного обрачения замещал своего владыку в Англии, где сговаривал за него Марию Католичку. То есть в какой-то мере опережал. Несмотря на низкое происхождение, дипломат он был непревзойдённый и в свои тридцать шесть лет превосходно уламывал как государства, так и дамский пол. Особенно — или даже — злобных уродин в стиле «Кровавая Тюдор». Впрочем, и дон Фелипе отнюдь не выглядел стряпчим от политики, как несколько лет спустя, взошедши на трон своего батюшки Карла Пятого. Обо мне, впервые увидев, изволил отозваться так: «Прелестна, хотя почти что карлица». С тех пор я прибавила в росте несильно.
Повязкой на моём правом глазу наш будущий владыка пренебрёг. Как и правом первой ночи. Сбиваюсь: да была ли тогда пиратская чёрная метка? О причинах её появления много злословили. Три варианта: несчастный случай на охоте, ошибка учителя фехтования, красотка попросту интригует и, похоже, косоглаза.
Всё это лишь толки. На самом деле моё глазное яблоко было ущербно от рождения, и порок мало-помалу усиливался. Видимо, не напрасно я оказалась единственным ребёнком у матери. Что внушало сильные опасения: самый главный мой страх тех времён — оказаться неплодной. Ещё через два года, когда Фелипе короновался, Кровавая Мэри умерла, а наш с Руем Гомесом брак был подтверждён (очередная триада), я убедилась, что судьба на моей стороне.
Косо и криво, словно я сама. За пятнадцать лет супружества — девять беременностей и десять младенцев, выжило из которых шесть. Хотя — что это я! Неплохой результат, не позволяющий заподозрить о матери ничего дурного. Вердугадо, по хлёсткому словцу переименованное в вертюгадэн, то есть «храни младенца» или, проще, «прячь ублюдка», потрудилось на славу. Детей нужно с момента зачатия помещать в малую камеру пыток, чтобы не слишком пугались, родившись прямо в куда большую.
Три (опять) наводки на истину.
Я вступила в брачный союз непорочной — кто бы сомневался, — и моя свадьба была кровоточивой на редкость.
Первый из моих сыновей, который выжил, наследовал отцовский титул герцога Пастраны и звание гранда, то бишь Родриго, слыл незаконным отпрыском короля. Что тут бесспорно — Фелипе неслыханно к нему благоволил. Это при полнейшем отсутствии каких-либо талантов.
В Англии с моим супругом произошло нечто, вполне вышедшее наружу лишь когда он почувствовал дыхание смерти на ланитах, а я — несколько обескураживающие подвижки во внешности.
Не догадались, какова связь?
Итак.
Полное имя проблемы было дон Симон Ксавьер Христиан Морадо де ла-Кадена Исидро. Сей идальго состоял в королевской свите в качестве запасного (простите, записного) красавца, а нравы при дворах, что том, что этом, были не слишком христианские. Муж мой путался в обиняках до тех пор, пока я не спросила в упор. (Как выстрел из арбалета, удар кинжала или укус ядовитой ехидны. Аналогии, породившие тройное сравнение, разъяснятся позже.)
— Ты и с ним переспал, как с половиной здешних сеньор и сеньорит?
Вместо прямого ответа супруг поведал мне сказку.
Дон Исидро подхватил так называемую «ледяную болезнь» в острой форме. При этом любодей теряет румянец и жар плоти, становится невероятно склонен к сумрачному образу жизни, перестаёт вкушать обычную пищу, приемлемый и желанный рацион его становится таков, что у Святейшей Инквизиции нет для пациента иного лекарства, чем огонь. Хотя куда проще было бы выставить его на полуденное солнце.
По всему по этому дон Исидро остался в Англии, когда прочие уехали, — под благовидным предлогом войти в сношения с новой королевой, Элизабет, на предмет заключения брака с нашим собственным сюзереном. Не сложилось; свою Елизавету король отыскал во Франции, мы с бедняжкой доньей Исабель сразу сделались подругами.
