… Такую клеть из стальных обручей, скреплённых поперечинами и обтянутых поверху плотным чехлом из самой драгоценной ткани, какую вы можете себе вообразить. С одной стороны клетка размыкается, ты заходишь внутрь, словно еретик на аутодафе — в свою дровяную кладку…
Добавить в моё избранное
18 мин, 44 сек 19741
Ей моя симпатия никак не помогла выжить — но это к слову.
Хворь Исидро не прилипчива, но Рую Гомесу не повезло: у него оказалась вялотекущая форма или даже, как именуют это учёные врачи, латентная. Скрытая. Взыграла она, скорее всего, в присутствии крови девственницы — мощного магического ингредиента. Так хором утверждают колдуны, чёрные и белые, с кем он украдкой советовался.
Оттого я и рождала слабых и мёртвых мальчиков — девочки выносливее. Пока дело не устоялось. Да, сама болесть потомкам вроде не передаётся, в первом поколении уж точно. Дети гибнут или остаются жить полностью защищёнными от заразы.
И с одной этой заразы Руй под конец жизни стал терять волос и весь покрылся гнойными язвами наподобие ожогов. А мне пришлось заказать уйму бархатных четверть-масочек — шире и плотнее прежних — и носить не снимая. Чтобы глазели на них, а не на то, что под ними скрывается.
Мать всех босоногих кармелиток, Тереса из Авилы, ныне посвящена во всё. Говорят, что оставшись без мужа, с уймой долгов и шестью малолетками на руках, я решила постричься в монашки по трём причинам: желая избежать кредиторов, из показной набожности, в знак раскаяния за «прелюбы сотвори». Имеется в виду наш общий сеньор Фелипе, который разрушил чары мужнина льда, не вполне понимая, что творит. Да, Руя в мои шашни и плутни я не посвящала, он ото всей души был рад, что дети крепко стоят на этой земле. Особенно моя младшенькая Ана. (Старшая Ана, впрочем, тоже процветает в качестве герцогини Медина-Сидония, и гибель Великой Армады под руководством её миролюбивого мужа нисколько не повредит их совместной репутации.)
Сия троица догадок тоже угодила «в молоко». Ударившись в послушницы, я всего-навсего пожелала избавиться от проклятого вердугадо, что стало для меня знаком всяких и всяческих утеснений. Со мстительной радостью проехала по всему городу в телеге вместо кареты — и живописном льняном рубище вместо тугого парчового футляра. О, если бы вы знали, как легко и свободно в нём дышалось!
Не суждено. Мать Тереса начала догадываться, в чём дело со мной. Само по себе это было бы даже на руку: покаяние, строгий затвор и покрывало на лицо, когда из него выходишь, — обыкновенная практика. Но от монахинь и их языков скрыться было куда трудней, особенно когда среди них распространилось лёгкое малокровие. Всё мои пылкие сестринские поцелуи… А где болтовня — тут как тут Трибунал Санта Оффицио. Пришлось разыграть целый спектакль.
Три повода для того, чтобы вконец поссориться с будущей святой: моя заносчивость прирождённой грандессы, её бегство из монастыря посреди ночи вместе со всеми сёстрами, кроме меня самой, мой ответный донос инквизиции — в отместку. Будто бы записки Тересы под претенциозно простым названием «Жизнь», её видения, её левитации — суть от дьявола и не от кого иного.
И снова неправда. Особенно насчёт доноса. В Трибунале, как ни удивительно, сидело несколько ярых сторонников Великой Кармелитки. Через сито остальных ей лучше было бы пройти сейчас — по заведомо ложной причине. Не говоря о том, что мы с покойным мужем щедро и с великой помпой её одаривали (это могло впоследствии ей отлиться), она утаила своё происхождение от «новых христиан» — богатых крещёных евреев. Что касается трудов — при всей экстравагантности они, оказывается, вписывались в общую идею Контрреформации, и дознание блестяще подтвердило сей факт.
Но я сама…
Король потребовал, чтобы принцесса во вдовстве занялась управлением поместьями. (Стряпчий и в придачу сутяга, я же говорю.) И намекнул, что желает видеть Её Лучезарность при дворе.
Именно. В мантии, вердугадо и самой помпезной из моих косых перевязей. С рубиновой каплей, что дрожит-переливается на щеке бенгальскими огнями. В нимбе легендарной королевской влюблённости в меня саму и (немного позже) в ореоле погибшей его любви к милой Исабель.
Кстати, вот вам очередная загадка в моём духе.
Отчего Изабелла Французская умерла в очередных бесплодных родах?
Обычно выбирают из трёх возможностей. Отлилась беззаконная любовь к инфанту дону Карлосу, хромому и горбатому полудурку. Унаследовалось бесплодие матери, Екатерины Медичи, вроде бы успешно вылеченное Амбруазом Паре, но давшее миру лишь букет красивых пустоцветов. Сказалась выморочная кровь Габсбургов, льющаяся в жилах мужа-испанца.
Неверно. Ну да, дело и в Фелипе, разумеется. Люблю порассуждать о том, что струится у людей в жилах!
Вот так, например:
«Друг должен быть как кровь, притекающая немедленно к ране, не ожидая привлечения».
Так что же делать бедной женщине, которую понуждают вникнуть в бумажные дела? Вы правы: отыскать себе верного друга. То бишь хорошего поверенного.
При дворе в это время появился новый королевский секретарь: некто Антонио Перес-арагонец, явный бастард, однако человек очень светский, умный, хитрый, к тому же даровитый писатель.
Хворь Исидро не прилипчива, но Рую Гомесу не повезло: у него оказалась вялотекущая форма или даже, как именуют это учёные врачи, латентная. Скрытая. Взыграла она, скорее всего, в присутствии крови девственницы — мощного магического ингредиента. Так хором утверждают колдуны, чёрные и белые, с кем он украдкой советовался.
Оттого я и рождала слабых и мёртвых мальчиков — девочки выносливее. Пока дело не устоялось. Да, сама болесть потомкам вроде не передаётся, в первом поколении уж точно. Дети гибнут или остаются жить полностью защищёнными от заразы.
И с одной этой заразы Руй под конец жизни стал терять волос и весь покрылся гнойными язвами наподобие ожогов. А мне пришлось заказать уйму бархатных четверть-масочек — шире и плотнее прежних — и носить не снимая. Чтобы глазели на них, а не на то, что под ними скрывается.
Мать всех босоногих кармелиток, Тереса из Авилы, ныне посвящена во всё. Говорят, что оставшись без мужа, с уймой долгов и шестью малолетками на руках, я решила постричься в монашки по трём причинам: желая избежать кредиторов, из показной набожности, в знак раскаяния за «прелюбы сотвори». Имеется в виду наш общий сеньор Фелипе, который разрушил чары мужнина льда, не вполне понимая, что творит. Да, Руя в мои шашни и плутни я не посвящала, он ото всей души был рад, что дети крепко стоят на этой земле. Особенно моя младшенькая Ана. (Старшая Ана, впрочем, тоже процветает в качестве герцогини Медина-Сидония, и гибель Великой Армады под руководством её миролюбивого мужа нисколько не повредит их совместной репутации.)
Сия троица догадок тоже угодила «в молоко». Ударившись в послушницы, я всего-навсего пожелала избавиться от проклятого вердугадо, что стало для меня знаком всяких и всяческих утеснений. Со мстительной радостью проехала по всему городу в телеге вместо кареты — и живописном льняном рубище вместо тугого парчового футляра. О, если бы вы знали, как легко и свободно в нём дышалось!
Не суждено. Мать Тереса начала догадываться, в чём дело со мной. Само по себе это было бы даже на руку: покаяние, строгий затвор и покрывало на лицо, когда из него выходишь, — обыкновенная практика. Но от монахинь и их языков скрыться было куда трудней, особенно когда среди них распространилось лёгкое малокровие. Всё мои пылкие сестринские поцелуи… А где болтовня — тут как тут Трибунал Санта Оффицио. Пришлось разыграть целый спектакль.
Три повода для того, чтобы вконец поссориться с будущей святой: моя заносчивость прирождённой грандессы, её бегство из монастыря посреди ночи вместе со всеми сёстрами, кроме меня самой, мой ответный донос инквизиции — в отместку. Будто бы записки Тересы под претенциозно простым названием «Жизнь», её видения, её левитации — суть от дьявола и не от кого иного.
И снова неправда. Особенно насчёт доноса. В Трибунале, как ни удивительно, сидело несколько ярых сторонников Великой Кармелитки. Через сито остальных ей лучше было бы пройти сейчас — по заведомо ложной причине. Не говоря о том, что мы с покойным мужем щедро и с великой помпой её одаривали (это могло впоследствии ей отлиться), она утаила своё происхождение от «новых христиан» — богатых крещёных евреев. Что касается трудов — при всей экстравагантности они, оказывается, вписывались в общую идею Контрреформации, и дознание блестяще подтвердило сей факт.
Но я сама…
Король потребовал, чтобы принцесса во вдовстве занялась управлением поместьями. (Стряпчий и в придачу сутяга, я же говорю.) И намекнул, что желает видеть Её Лучезарность при дворе.
Именно. В мантии, вердугадо и самой помпезной из моих косых перевязей. С рубиновой каплей, что дрожит-переливается на щеке бенгальскими огнями. В нимбе легендарной королевской влюблённости в меня саму и (немного позже) в ореоле погибшей его любви к милой Исабель.
Кстати, вот вам очередная загадка в моём духе.
Отчего Изабелла Французская умерла в очередных бесплодных родах?
Обычно выбирают из трёх возможностей. Отлилась беззаконная любовь к инфанту дону Карлосу, хромому и горбатому полудурку. Унаследовалось бесплодие матери, Екатерины Медичи, вроде бы успешно вылеченное Амбруазом Паре, но давшее миру лишь букет красивых пустоцветов. Сказалась выморочная кровь Габсбургов, льющаяся в жилах мужа-испанца.
Неверно. Ну да, дело и в Фелипе, разумеется. Люблю порассуждать о том, что струится у людей в жилах!
Вот так, например:
«Друг должен быть как кровь, притекающая немедленно к ране, не ожидая привлечения».
Так что же делать бедной женщине, которую понуждают вникнуть в бумажные дела? Вы правы: отыскать себе верного друга. То бишь хорошего поверенного.
При дворе в это время появился новый королевский секретарь: некто Антонио Перес-арагонец, явный бастард, однако человек очень светский, умный, хитрый, к тому же даровитый писатель.
