… Такую клеть из стальных обручей, скреплённых поперечинами и обтянутых поверху плотным чехлом из самой драгоценной ткани, какую вы можете себе вообразить. С одной стороны клетка размыкается, ты заходишь внутрь, словно еретик на аутодафе — в свою дровяную кладку…
Добавить в моё избранное
18 мин, 44 сек 19743
Это его я процитировала чуть выше. Он сумел быстро завоевать расположение и доверие короля — разумеется, настолько, насколько это было вообще возможно. Кажется, я уже отзывалась о Фелипе? Вот вам ещё. Нелегко допускает до себя людей — но более уж не расстаётся ни за какую цену.
Одного взгляда моего единственного зрячего ока было довольно, чтобы утвердиться в подозрениях. Слишком был похож этот Антонио на моего мужа в пору расцвета, только ещё пышнее и раскидистей. Способности улаживать и уговаривать у него, однако, простирались в сфере более поверхностной, чем дипломатия. Он мог подкупить откровенностью. Проникнуть в твои сны и надолго там поселиться. Улестить тонко подобранным подарком — какими-нибудь раздушенными лайковыми перчатками. Возможно, знал толк в афродизиаках. Ибо жертва нередко оказывалась связанной по рукам и ногам его чарами.
Словом, его таланты и его подлость явно превышали норму, положенную обычному человеку.
В первую нашу встречу мы совершенно друг другу не понравились, хотя были вполне готовы к деловой беседе.
— Божественная принцесса, — он поклонился и прикрыл глаза длинными ресницами, чтобы не пронзить меня двойным блеском. — Предмет всеобщих толков. Молва подсчитывает даже бриллиантовые пуговицы на передней складке вашей юбки и длину шнипа на лифе. И никак не может остановиться на какой-либо точной цифре.
Заведомая и слишком дешёвая провокация. Складка была глухой — для того лишь, чтобы, садясь, распустить юбку шире и не показать туфельки. У королевы испанской не бывает ног, тем более нет их у принцессы. О шнипе злословили, что он указывает направление в райские кущи, скрытые в вердугадо. Точная цифра, определяющая число моих нынешних соложников, — ноль. Всё в прошлом — и короны, и шпаги.
— А о вас говорят, что к Антонио Пересу можно приложить те же слова, что и к Юлию Цезарю, — отпарировала я почти мгновенно. (Общее место для людей, искушённых в науке античности хотя бы поверхностно: «Муж всех римских жён и жена всех мужей»). — Верно ли говорят, что вы делаете для короля всё, о чём бы он ни попросил? И что оттого лишь он приблизил вас к себе куда теснее моего покойного супруга, который начинал при нём пажом?
Вот так. Подкусили друг друга и разошлись. Никто из придворных не заметил за скрещёнными шпагами тайного сговора.
Мы с первого мгновения испытали настоятельную необходимость друг в друге.
Руй поведал мне на прощание некие подробности.
На редкость везёт тому, кого ледяная болезнь схватывает сразу: он по крайней мере понимает, что с собой делать. Далее она проводит его через три стадии: условно гусеницы, хризолиды и имаго. Большинство подобно дону Симону: вынуждено успокоиться на первой стадии, ибо страшится или даже не подозревает об остальных. Избегает солнечного света, мучается от красной жажды, совершенствует сверхчеловеческие способности, запечатывает облик — и длит свой немалый век в тоскливом однообразии. Лёд оттого и лёд, что сковывает намертво.
— Поражённые медленным недугом, как правило, обречены. Но есть, как говорил мне Руй, и третьи: шаги льда в них медлительны почти так же, как в существах второго рода, однако мало-помалу преобразуют их, восполняя ущерб, чего нет и для первых. Ты среди этих счастливцев. Утверждайся. Иди вверх по ступеням.
И, уже хрипя в агонии, пояснил, что для моих нужд более всего пригодна родная кровь, повязанная соитием или рождением дитяти. Впечатляюще и неясно.
Думаю, он всё же меня любил, если потратил часть времени, годного для соборования и исповеди.
А насчёт Тонио — не знаю в точности. Добивался с редким пылом — хотел, наверное, приблизиться к якобы мачехе, чтобы подавала умные советы. Но любить друг друга на общепринятый манер — нет, мы, пожалуй, такого не испытывали.
Несколько позже стряслась история с Хуаном Эскобедо, настырным секретарём побочного братца Фелипе, тоже Хуана, но Австрийского. Эскобедо вымогал деньги на войну патрона в Нидерландах и Англии, а наш коронованный скупец не давал, справедливо полагая, что братец и так обойдётся. Или как-то иначе, не помню: кровные братья — по самой
сути противники и соперники. Самое главное — сей секретарь догадался о нас. Может статься, обо мне одной: в Пересе он, как и всегда, видел блистательную заурядность.
Хуан Большой умер от кишечной лихорадки, унеся в могилу свои амбиции и королевскую неприязнь. Хуана Малого пришлось кончать нам самим: верно думают те, кто считает — по тайному приказу короля, правильно — видящие в том нашу выгоду.
Убедить Фелипе, что Эскобедо стал на дороге всем троим, не составило труда: король сам хотел от него избавиться, причем имел полное право заказать кому-нибудь из присных жизнь вассала. Другое дело, что такие царственные прихоти в наш просвещённый век желательно маскировать. Поручая исполнение самым верным и, главное, безропотным слугам.
Одного взгляда моего единственного зрячего ока было довольно, чтобы утвердиться в подозрениях. Слишком был похож этот Антонио на моего мужа в пору расцвета, только ещё пышнее и раскидистей. Способности улаживать и уговаривать у него, однако, простирались в сфере более поверхностной, чем дипломатия. Он мог подкупить откровенностью. Проникнуть в твои сны и надолго там поселиться. Улестить тонко подобранным подарком — какими-нибудь раздушенными лайковыми перчатками. Возможно, знал толк в афродизиаках. Ибо жертва нередко оказывалась связанной по рукам и ногам его чарами.
Словом, его таланты и его подлость явно превышали норму, положенную обычному человеку.
В первую нашу встречу мы совершенно друг другу не понравились, хотя были вполне готовы к деловой беседе.
— Божественная принцесса, — он поклонился и прикрыл глаза длинными ресницами, чтобы не пронзить меня двойным блеском. — Предмет всеобщих толков. Молва подсчитывает даже бриллиантовые пуговицы на передней складке вашей юбки и длину шнипа на лифе. И никак не может остановиться на какой-либо точной цифре.
Заведомая и слишком дешёвая провокация. Складка была глухой — для того лишь, чтобы, садясь, распустить юбку шире и не показать туфельки. У королевы испанской не бывает ног, тем более нет их у принцессы. О шнипе злословили, что он указывает направление в райские кущи, скрытые в вердугадо. Точная цифра, определяющая число моих нынешних соложников, — ноль. Всё в прошлом — и короны, и шпаги.
— А о вас говорят, что к Антонио Пересу можно приложить те же слова, что и к Юлию Цезарю, — отпарировала я почти мгновенно. (Общее место для людей, искушённых в науке античности хотя бы поверхностно: «Муж всех римских жён и жена всех мужей»). — Верно ли говорят, что вы делаете для короля всё, о чём бы он ни попросил? И что оттого лишь он приблизил вас к себе куда теснее моего покойного супруга, который начинал при нём пажом?
Вот так. Подкусили друг друга и разошлись. Никто из придворных не заметил за скрещёнными шпагами тайного сговора.
Мы с первого мгновения испытали настоятельную необходимость друг в друге.
Руй поведал мне на прощание некие подробности.
На редкость везёт тому, кого ледяная болезнь схватывает сразу: он по крайней мере понимает, что с собой делать. Далее она проводит его через три стадии: условно гусеницы, хризолиды и имаго. Большинство подобно дону Симону: вынуждено успокоиться на первой стадии, ибо страшится или даже не подозревает об остальных. Избегает солнечного света, мучается от красной жажды, совершенствует сверхчеловеческие способности, запечатывает облик — и длит свой немалый век в тоскливом однообразии. Лёд оттого и лёд, что сковывает намертво.
— Поражённые медленным недугом, как правило, обречены. Но есть, как говорил мне Руй, и третьи: шаги льда в них медлительны почти так же, как в существах второго рода, однако мало-помалу преобразуют их, восполняя ущерб, чего нет и для первых. Ты среди этих счастливцев. Утверждайся. Иди вверх по ступеням.
И, уже хрипя в агонии, пояснил, что для моих нужд более всего пригодна родная кровь, повязанная соитием или рождением дитяти. Впечатляюще и неясно.
Думаю, он всё же меня любил, если потратил часть времени, годного для соборования и исповеди.
А насчёт Тонио — не знаю в точности. Добивался с редким пылом — хотел, наверное, приблизиться к якобы мачехе, чтобы подавала умные советы. Но любить друг друга на общепринятый манер — нет, мы, пожалуй, такого не испытывали.
Несколько позже стряслась история с Хуаном Эскобедо, настырным секретарём побочного братца Фелипе, тоже Хуана, но Австрийского. Эскобедо вымогал деньги на войну патрона в Нидерландах и Англии, а наш коронованный скупец не давал, справедливо полагая, что братец и так обойдётся. Или как-то иначе, не помню: кровные братья — по самой
сути противники и соперники. Самое главное — сей секретарь догадался о нас. Может статься, обо мне одной: в Пересе он, как и всегда, видел блистательную заурядность.
Хуан Большой умер от кишечной лихорадки, унеся в могилу свои амбиции и королевскую неприязнь. Хуана Малого пришлось кончать нам самим: верно думают те, кто считает — по тайному приказу короля, правильно — видящие в том нашу выгоду.
Убедить Фелипе, что Эскобедо стал на дороге всем троим, не составило труда: король сам хотел от него избавиться, причем имел полное право заказать кому-нибудь из присных жизнь вассала. Другое дело, что такие царственные прихоти в наш просвещённый век желательно маскировать. Поручая исполнение самым верным и, главное, безропотным слугам.
