Рыба, которая полировала звезды

Книги — это не просто краска и бумага, не просто загубленные леса, книга — это всегда, в первую очередь, чудо. Потому что иногда они — единственное спасение человека: соломинка, ниточка, мост через реку невзгод реального мира на неизведанный берег. Потому что когда вокруг — серый мир, скучные люди и рутина, от которой практически ноют зубы, то рука, протянутая с другой стороны — последнее спасение, дорога в карамельный мир, где краски ярки, как в детстве, а мир кажется теплым, как во сне. Тот, кто умеет за частоколом типографских значков видеть картинку — у того золотой билет в кармане, по которому можно уехать куда угодно: в прошлое и будущее, в другие страны и другие миры, дальше, дальше, дальше, где все твои тревоги и печали — чьи-то еще и одновременно только твои.

Где весь мир одновременно только твой и при этом — чей-то еще, чьими глазами можно смотреть.

Когда Адель научился Смотреть, а не просто коротать время за перелистыванием страниц, когда стал случайно из-за этого проезжать остановки в метро и пропускать мимо ушей семинары, потому что просто не мог выйти из этого мира прямо сейчас, потому что ну как же, потому что сейчас — никак, то понял, что что-то изменилось. И пусть Библиотека пришла за ним не сразу, но она пришла и стала лучшим подтверждением изменений, произошедших с ним.

Читать умеют все, но отключать при этом внешний мир, не слышать и не видеть, и при этом — чувствовать на все пять органов чувств происходящее там — вот так умеют далеко не все. Кто не верит в магию книг и в магию слова, кто не может ее почувствовать, тот просто не умеет жертвовать собственным «я» и растворяться в чужой идее. А кто умеет, тот знает — часть тебя крадут, утаскивают безвозвратно, будто отколупывают кусочек твоего сердца, и тогда в твою жизнь начинают лезть разноцветными нитями обрывки чужих жизней, и дни перестают быть одинаковыми, как раньше, но становятся похожими на витражи католических церквей, покрашенными в разные оттенки, в зависимости от того, в какой из миров тебя занесло теперь, от того, какая книга тяготит твою сумку сегодня, от того, какое стеклышко прикрывает рану в твоем сердце.

И как только Адель уловил это чувство, Библиотека пришла за ним.

Во сне мы уязвимее всего, не только наше беззащитное белое горло, которое просит ножа, но и наш распахнутый ум, наше размытое «я», жаждущее тепла, и Библиотека пришла через сны, через темные коридоры, шелестя страницами и показываясь за каждым углом, она позвала его, и он вошел.

Адель гладил во сне корешки истрепанных фолиантов, старых изданий на сотне языков, из которых некоторые были языками мертвых народов, перебирал ровные обрезы хрустящих новизной книг и не видел знакомых названий, но во сне это казалось нормальным, как и стол, на котором раскинулись изодранные переплеты с огрызками страниц. Но вот тут уже было знакомое: «Америка» Кафки и «Тайна Эдвина Друда» Диккенса, где нумерация упрямо шла не с первых страниц: где — с четвертой сотни, где с третьей… Порывшись, Адель, как и ожидал, нашел и остатки «Мертвых душ», и забракованные главы «Онегина», и огрызок «Житейских воззрений кота Мурра» — но в них не было ни одной, ни единой страницы, которая была бы ему знакома. Но во сне это легко объяснить себе, и легко вообще себе ничего не объяснять, а оставить, как есть, поэтому он лишь улыбнулся и пообещал себе, что еще вернется сюда.

Он прошел по лабиринту вглубь, пока взгляд его не остановился на «Рыбе, которая полировала звезды», и та не позвала его, новенькая, в темно-синей обложке со звездами из фольги, приятно тяжелая. Адель раскрыл ее в середине и увидел ослепительную пустоту бумаги, и больше — ничего, нигде, ни в начале, ни в конце, даже не было имени автора. Только название, которое дразнило его воображение.

— Поставь на место, — раздался тихий голос за его спиной, и Адель обернулся, рефлекторно пряча книгу за спину. В плохо освещенном проходе между стеллажей стоял высокий человек в одеянии, смутно напоминавшем монашеское — таком же длинном и просторном, как на каких-нибудь старинных гравюрах. — Мальчик, поставь книгу на место и сделай вид, что хоть сколько-нибудь испугался меня, — сердито заявил тот, скрестив руки на груди, и при этом едва заметно улыбаясь своими тонкими губами, что вместе выглядело чертовски странно.

— Почему эта книга пуста?

— Поставь и идем, — отрезал тот, глядя на него своими темными живыми глазами.

Это потом Марк, хранитель Библиотеки Ненаписанных Книг, снизошел до разъяснений, а в первые минуты встречи лишь повел его по бесконечным коридорам, да спросил, хочет ли тот остаться. С легкостью, которая бывает только при принятии решений во снах, Адель кивнул: ну в самом деле, какая разница, если через пару часов придется вставать и идти в ненавистный институт?

Только вот проснулся он в Библиотеке, на верхнем ее этаже. По-настоящему.