Шишига

Под хмельком я подзабыл свою зазнобу Людмилу, и решил присмотреться к Лялечке, моей одногруппнице. Ляля была хорошей девочкой, причем влюбленной в меня с первого курса, поэтому она с огромным удовольствием ответила на мои ухаживания, и уже совсем скоро мы целовались с ней в темном углу избы. — Пойдем, попаримся? — предложил я Ляле.

— Ой, Женька, я купальник дома забыла. Я сейчас быстро сгоняю

— Да ладно тебе, Ляль, какой купальник! Ты мне без него больше нравишься — жарко зашептал я в ухо своей новой зазнобе.

— Ах ты, Женька, нахал. Ну уж нет — побегу за купальником. Я мигом! И кто только придумал эти дурацкие клочки ткани. Глупая формальность Я пошагал в баню. Народ давно разбрелся по дому парочками. У реки слышался визг девчонок, пьяные возгласы парней. — Голые, небось, купаются, развратники — пробурчал я. Баню Валерка натопил знатно. Белый пар валил наружу даже из-за закрытой двери. Я решил посидеть и подождать Лялю там. Плесканул на полку ледяной воды, скинул простыню, в которую был обернут, и лег. И даже, кажется, задремал. Кстати, именно так погибают пьяные люди в банях.

Очнулся я от скрипа двери. В бане было сумрачно, я увидел в дверном проеме женский силуэт. Ага — Лялька вернулась. — Ляля, иди ко мне — шепотом позвал я и протянул руку. Пальцы мои легли на… голую девичью грудь. — Гммм, а где же купальник — первое, что пришло в голову.

— Любый мой, любый — прошептала Ляля.

— Надо же, даже уговаривать не пришлось — подумал я, и притянул девушку к себе. Огроменные, в пол лица оленьи глаза уставились на меня из сумрака.

— Лллюдмила — пролепетал я, и стал шарить рукой рядом с собой, пытаясь прикрыть простыней дающую знать о себе плоть

— Ну что ты напугался так, любый мой. Обними лучше, поцелуй меня. Не обо мне ли ты мечтал все время, не обо мне ли думал?

И я плюнул на все. Сжал руками груди, такие большие, наливные. — Странно, какие холодные — успел подумать я, и погрузился в пучину удовольствия. Уж что со мной выделывала эта недотрога — уму непостижимо. Никогда больше в жизни я не чувствовал такой страсти, такого удовольствия. Мы делали это снова и снова. Странно, но банного жара я совсем не чувствовал, хотя, как мне показалось, прошло несколько часов. Про Лялю, кстати, я и думать забыл. И вот мы с Людмилой, такие распаренные, утомленные легли рядышком на полку. Я гладил ее шелковые волосы, и строил планы. Как поедем мы в Москву, как поженимся, как будут у нас детишки — самые красивые на свете. Рука моя легла на Людино бедро, и я почувствовал… жесткую щетину между пальцами.

— Ой, а что это у тебя тут — я приподнялся и… обмер. Мама! Где красивые полные бедра? Вместо них красовался тощий, обвисший, обросший густой шерстью зад, из которого торчали две длинные прямые палки-ноги, заканчивающиеся огромными мохнатыми ступнями, с мясистыми толстыми пальцами. Из пальцев загибались длинные желтые заскорузлые ногти.

— Лллюдочка… аааа… вот… ччччееерт — вместо Людочки рядом со мной, раздвинув длинные палки-ноги лежало существо… Старушечье лицо в обрамлении жиденьких седых перышек волос могло вызвать разве что жалость, ну никак не вожделение. Длинные, тощие мохнатые веточки-руки удовлетворенно поглаживали то, что осталось от больших и наливных грудей — два волосатых мешочка.

— Замуж, говоришь? Ну, так я согласная. Давно тебя, соколик, заприметила. И детишек тебе рожу, красивых — не сомневайся. С этого дня забудь про всех других. Соперницу не потерплю. И ее сгублю, и тебе мало не покажется.

Я сидел, не мог пошевелиться — все смотрел и смотрел в ее страшные глаза без зрачков. Вместо глаз — белая пена, две мыльные дыры. Смотрел и осознавал — я попал, причем серьезно. Кажется, потом я потерял сознание. Очнулся уже в доме. Кто-то лил мне на голову холодную воду, кто-то пытался влить в рот портвейн, кто-то бил по щекам. Уже потом друзья рассказали — тревогу подняла Ляля, вернувшаяся с купальником, нашедшая меня еле живого в парилке.

Утром вернулся дед. После долгих раздумий, я решился-таки рассказать ему обо всем. Ждал, что дед поднимет меня на смех, двинет подзатыльник за непослушание, но он только мелко-мелко закрестился, и… заплакал.

— Ох, пацан, жалко мне тебя. Сгубил ты жизнь свою, отдал нечистому. А я-то, дурак старый, не предупредил — не рассказал. Подумал — зря только воздух сотрясать, все равно не поверите старику, шибко умные все стали. Шишига тебя совратила, банница. А ты, глупая твоя башка, повелся, да еще и замуж позвал! Ох, теперь и не знаю, как помочь тебе. Приедешь домой — попа позови, пусть квартирку твою осветит, авось поможет. Квасили мы с дедом всю ночь, а через несколько дней все тот же тарахтучий автобус увез меня в Москву. В подарок от Митрича я получил маленькую иконку «Казанская Божья Матерь» с рекомендациями повесить ее в ванной, что я и сделал перво-наперво, по приезду домой. Родители поохали-поохали, да смирились.