Дверной звонок застал меня врасплох в облаке шипящего масла и табачного дыма…
Добавить в моё избранное
9 мин, 41 сек 12244
Картошка безжалостно подгорала, покрываясь черными пятнами с одной стороны, и оставаясь непрожаренной с другой. Я положил дымящуюся сигарету в толстую стеклянную пепельницу на подоконнике, выкрутил огонь на плите на минимум и пошел в коридор. У меня нет глазка в двери, но я никогда не боялся открывать незнакомцам. Так уж сложилось исторически. Замок щелкнул, петли скрипнули, и я уставился на гостя. Через секунду или две я понял, что сошел с ума.
На пороге моей квартиры стоял мистер Харт. Он был такой же, как и много лет назад. Человек из моего детства. Высокий, спортивный, слегка за тридцать, с короткой стрижкой. Видавшая виды замшевая куртка с закатанными рукавами и потертые джинсы. Из-под куртки в свете подъездной лампочки тускло поблескивал в кобуре револьвер.
Двадцать лет назад мы жили с матерью на Севере. Отец погиб в Афгане, и я его никогда не знал. Только крепкий широкоплечий чувак в гимнастерке улыбался мне с пожелтевших фотографий. Я много расспрашивал про отца, потом стал постарше и оставил эти расспросы. «Он был хорошим. Он был героем». Большего из матери вытащить мне так и не довелось.
Мы жили бедно. Это слово я могу произносить со всем правом и ответственностью. Мы с матерью жили бедно. Я ходил в старой одежде. Мать штопала мне пальто, наверное, миллион раз. Мои вещи сверкали заплатками. Иногда донашивал брюки или свитер за соседскими детьми — никакой родни я отродясь не видел. Ни звонков с поздравлением на день рождения, ни открыток на Новый Год. Соседи, мамины коллеги по работе. Вот то, что заменяло собой термин «родня». Мать батрачила на трех работах, приходила домой поздно, уходила перед рассветом. Еда у нас всегда была скромная, и ни разу не помню, чтобы я наедался «до отвала». Мясо, например, было редким гостем на нашем столе… и всегда оно доставалось мне. Только начав взрослеть, я понял, почему моя мать была такой худой.
— Я сплю. — Слова были произнесены нарочито четко. Наверное, я сам себе хотел внушить то, что сказал. Придать смысл происходящему. Я смотрел на мистера Харта, достал из пачки «Плачущего ангела» на холодильнике новую сигарету и подкурил. Картошка начинала наполнять кухню тонким ароматом гари, и я выключил газ.
Мистер Харт ответил, что я не сплю. Он взял из пепельницы почти догоревший окурок и затянулся.
— Зачем ты пришел? — я открыл холодильник и достал полупустую бутылку джина, поставил на стол два стакана.
Мистер Харт ответил, что я знаю, зачем он пришел ко мне.
Я выпустил клуб дыма, разлил джин по стаканам. Я начинал понимать.
Темнота боялась моей матери. Когда я не мог уснуть, когда ждал, что бугристая тварь, сшитая из старых одеял и с тараканами, выбегающими из ее пустых глазниц, выползет из под моей кровати и утащит меня в Темные Углы, мама садилась на край, гладила по моим волосам и пела. Тихо-тихо. И под это пение темнота отступала, тварь из одеял в ужасе забивалась туда, где еще оставались хоть какие-то намеки на мрак, а я улетал. В сладкий, спокойный мир забвения.
Я никогда не высыпался, потому что, придя домой и поужинав, сделав там уроки всякие и посмотрев телевизор, я не мог уснуть, пока мать не придет с работы. А утром в школу. Когда она уходила в ночную, я вообще мог не сомкнуть глаз, таращившись в телевизор и закутавшись в плед, забирался с ногами в кресло. У кресла нет «места под кроватью».
У меня не было таких игрушек, которые были у моих друзей. Трансформеры, машинки с пультом на проводе, цветные черепашки ниндзя, которым оружие можно было прятать в панцирях. Все это было слишком дорого. Но мама… она всегда старалась сделать мне подарок, хоть что-нибудь недорогое, но то, что нужно ребенку. Бесценная безделушка, яркая, пленяющая взгляд и воображение. Такими были роботы с телевизорами в груди. Помните такие? С головами разных животных, у них только руки могли двигаться. Жвачки «Дональд Дак» и «Турбо», вкладышами из которых можно было хвастаться и меняться с ребятами в школе.
А потом появились видеоигры, о которых я и мечтать не мог. У моих друзей были эти приставки «Денди». С играми в ярких цветных корпусах, что вставлялись в приставку, и игра запускалась на телевизоре. Я был заворожен этой штукой. Все были. Я просиживал часами у друзей, играя в «танчики», в игру про каких-то чуваков на воздушных шарах или про дракончиков, плюющихся мыльными пузырями. А потом у кого-то появился «Марио» и мы вообще выпали из реальной жизни…
Один раз я заикнулся про «Денди», и мне это далось непросто, уж поверьте, я был ребенком, но понимал, что лежит на плечах моей матери. Мать улыбнулась, погладила меня по голове, и ничего не ответила.
Мистер Харт, допил джин и сказал, что мы должны идти.
— Не обижайся, чувак, — я даже покосился на торчащий из его кобуры револьвер, — но я никуда с тобой не пойду. Ты же нереальный. У меня что-то с головой. Ты не можешь быть реальным.
На пороге моей квартиры стоял мистер Харт. Он был такой же, как и много лет назад. Человек из моего детства. Высокий, спортивный, слегка за тридцать, с короткой стрижкой. Видавшая виды замшевая куртка с закатанными рукавами и потертые джинсы. Из-под куртки в свете подъездной лампочки тускло поблескивал в кобуре револьвер.
Двадцать лет назад мы жили с матерью на Севере. Отец погиб в Афгане, и я его никогда не знал. Только крепкий широкоплечий чувак в гимнастерке улыбался мне с пожелтевших фотографий. Я много расспрашивал про отца, потом стал постарше и оставил эти расспросы. «Он был хорошим. Он был героем». Большего из матери вытащить мне так и не довелось.
Мы жили бедно. Это слово я могу произносить со всем правом и ответственностью. Мы с матерью жили бедно. Я ходил в старой одежде. Мать штопала мне пальто, наверное, миллион раз. Мои вещи сверкали заплатками. Иногда донашивал брюки или свитер за соседскими детьми — никакой родни я отродясь не видел. Ни звонков с поздравлением на день рождения, ни открыток на Новый Год. Соседи, мамины коллеги по работе. Вот то, что заменяло собой термин «родня». Мать батрачила на трех работах, приходила домой поздно, уходила перед рассветом. Еда у нас всегда была скромная, и ни разу не помню, чтобы я наедался «до отвала». Мясо, например, было редким гостем на нашем столе… и всегда оно доставалось мне. Только начав взрослеть, я понял, почему моя мать была такой худой.
— Я сплю. — Слова были произнесены нарочито четко. Наверное, я сам себе хотел внушить то, что сказал. Придать смысл происходящему. Я смотрел на мистера Харта, достал из пачки «Плачущего ангела» на холодильнике новую сигарету и подкурил. Картошка начинала наполнять кухню тонким ароматом гари, и я выключил газ.
Мистер Харт ответил, что я не сплю. Он взял из пепельницы почти догоревший окурок и затянулся.
— Зачем ты пришел? — я открыл холодильник и достал полупустую бутылку джина, поставил на стол два стакана.
Мистер Харт ответил, что я знаю, зачем он пришел ко мне.
Я выпустил клуб дыма, разлил джин по стаканам. Я начинал понимать.
Темнота боялась моей матери. Когда я не мог уснуть, когда ждал, что бугристая тварь, сшитая из старых одеял и с тараканами, выбегающими из ее пустых глазниц, выползет из под моей кровати и утащит меня в Темные Углы, мама садилась на край, гладила по моим волосам и пела. Тихо-тихо. И под это пение темнота отступала, тварь из одеял в ужасе забивалась туда, где еще оставались хоть какие-то намеки на мрак, а я улетал. В сладкий, спокойный мир забвения.
Я никогда не высыпался, потому что, придя домой и поужинав, сделав там уроки всякие и посмотрев телевизор, я не мог уснуть, пока мать не придет с работы. А утром в школу. Когда она уходила в ночную, я вообще мог не сомкнуть глаз, таращившись в телевизор и закутавшись в плед, забирался с ногами в кресло. У кресла нет «места под кроватью».
У меня не было таких игрушек, которые были у моих друзей. Трансформеры, машинки с пультом на проводе, цветные черепашки ниндзя, которым оружие можно было прятать в панцирях. Все это было слишком дорого. Но мама… она всегда старалась сделать мне подарок, хоть что-нибудь недорогое, но то, что нужно ребенку. Бесценная безделушка, яркая, пленяющая взгляд и воображение. Такими были роботы с телевизорами в груди. Помните такие? С головами разных животных, у них только руки могли двигаться. Жвачки «Дональд Дак» и «Турбо», вкладышами из которых можно было хвастаться и меняться с ребятами в школе.
А потом появились видеоигры, о которых я и мечтать не мог. У моих друзей были эти приставки «Денди». С играми в ярких цветных корпусах, что вставлялись в приставку, и игра запускалась на телевизоре. Я был заворожен этой штукой. Все были. Я просиживал часами у друзей, играя в «танчики», в игру про каких-то чуваков на воздушных шарах или про дракончиков, плюющихся мыльными пузырями. А потом у кого-то появился «Марио» и мы вообще выпали из реальной жизни…
Один раз я заикнулся про «Денди», и мне это далось непросто, уж поверьте, я был ребенком, но понимал, что лежит на плечах моей матери. Мать улыбнулась, погладила меня по голове, и ничего не ответила.
Мистер Харт, допил джин и сказал, что мы должны идти.
— Не обижайся, чувак, — я даже покосился на торчащий из его кобуры револьвер, — но я никуда с тобой не пойду. Ты же нереальный. У меня что-то с головой. Ты не можешь быть реальным.
Страница
1 из 3
1 из 3
