Сбивчиво о темных углах

Мистер Харт кисло улыбнулся и ответил, что ему не хочется тащить меня силой. Но придется. Он сказал, реален он или нет, но я пойду с ним.

Я снова покосился на его револьвер.

Он взял из пачки на холодильнике сигарету, поднес к ней огонь бензиновой зажигалки. Он спросил меня, с каких пор я перестал ему верить.

Ну, лет, наверное, с одиннадцати.

Как-то раз, на Новый Год, мама протянула мне коробку, завернутую в страницы киноальманаха со статьей о «Звездных войнах». Я, помню, подарил ей какую-то фигурку, сделанную из пластилина и выкрашенную гуашью — не то робота, не то какого-то инопланетянина. В нашей квартире были ее коллеги со всех трех работ — все смеялись и размахивали бенгальскими огнями, хлопали хлопушками и разливали шампанское. Я сорвал обертку, и у меня перехватило дыхание.

Это была видеоигра. Как «Денди», но только «Сюбор». Черная приставка с одним джойстиком и всего одной игрой в таком же черном, как мне объяснил мой одноклассник, «картридже». Мама купила у кого-то эту приставку с рук, потому и был только один джойстик. Я много позже понял, чего это стоило моей матери, считающей каждую копейку — купить мне такую вот вещь. На самом деле… она влезла в долги, чтобы дать мне эту бесценную безделушку.

Игра в этом черном картридже… Когда все мои друзья играли в простенькие игрушки «на один экран» и вершиной был тот самый «Марио», моя игра была запредельем.

В школе мы начали учить английский язык, и игра была на английском. Это была совершенная игра. Я помню, она называлась, «Полиция нравов», и главный герой, мистер Харт, полицейский в замшевой куртке, в джинсах и с револьвером, ездил на красной спортивной машине, сражался с монстрами, терял друзей, раскрывал заговоры. Эта игра была похожа на кино. Мы с друзьями часами просиживали со словарями и переводили то, что нам рассказывала «Полиция нравов» в своих заставках.

Иногда мать забирала меня из школы, когда у нее получалось с работой. В один такой вечер возле нашего подъезда с ней столкнулся алкаш. Мы его знали, и, в принципе, он был безобидным. Но тут он схватил мать за рукав и что-то начал ей кричать. Я испугался, я стоял и не мог пошевелиться, пока мама пыталась вырваться. И тут я увидел мистера Харта. Он был таким, как если бы персонаж видеоигры шагнул в реальность. То есть, это был человек, которого я бы не спутал ни с одним другим человеком. Он стоял в своей куртке, в своих джинсах и смотрел на меня. Пока мама вырывалась из рук обезумевшего пьяницы под ночным небом, среди белых хлопьев снега, мистер Харт смотрел на меня, а потом крикнул. Он сказал мне, что нельзя бояться. И я побежал, я сжал кулаки и начал бить. Алкаш ударил меня, наотмашь, наверное, даже случайно. Я упал, а он, думаю, испугался. Мать кинулась ко мне, с моих губ на снег закапала кровь, а этот алкоголик принялся невнятно просить прощение. В тот раз я впервые увидел мистера Харта и впервые вступил в драку.

Мистер Харт приходил тогда, когда мне нужна была решимость. Когда моего друга избивали несколько засранцев с соседней улицы, когда какая-то бабка поскользнулась и распласталась на замерзшем тротуаре и прохожие быстро обходили ее стороной, даже не пытаясь помочь, когда некоторые мои одноклассники унижали толстую и некрасивую девочку из младших классов… Все эти ситуации, когда я бы предпочел оставаться в тени. Поймите правильно, я не стал Чаком, я не побеждал в этих драках, я не получал благодарности от ворчливой бабки. На самом деле, все эти поступки выходили мне боком. Но мистер Харт пожимал плечами и отвечал, что поступать правильно, не значит быть вознагражденным за это. Уже много позже я понял, что мистер Харт был чем-то вроде нехило разыгравшегося детского воображения. Но, разве нам в детстве не нужен был кто-то, кто укажет путь? Может быть, дело было в том, что я не знал своего отца.

Мистер Харт шел впереди, засунув руки в карманы. Он не отвечал мне, куда и зачем мы идем. Знаете, когда ты взрослый человек, трудновато адекватно оценивать приход воображаемого друга из детства. И я уже перестал даже думать о том, что он мне может пригрозить своим револьвером, если я пошлю его куда подальше и поверну домой.

Мы прошли через переулки, мимо воронок и разрушенной пятиэтажки. Он остановился и закурил. Я смотрел на расплавленные останки танка.

Мама умерла быстро. Насколько это возможно. Я так и не смог понять, тогда, в том возрасте, насколько сильно она меня любила, и как много жертвовала ради меня. Недоедания. Недосыпания. Переутомления. Ее ослабленный и истощенный организм дал сбой. И этого сбоя хватило. Но как бы плохо ей не было, она всегда мне улыбалась. Она всегда находила для меня ласку и теплоту. Она всегда пела.

Я помню, сидел в больнице, не желая верить ни врачу, ни маминым подругам. Я сидел в кресле коридора и даже не плакал. Просто смотрел в стену. Мистер Харт сел рядом.

— Почему?