Отстукивая привычный ритм по стыкам, мерно раскачивался вагон. В проходе толпились ходячие раненые в новеньких суконных шлемах. В углу задыхалась гармонь, с присвистом втягивая воздух дырявыми мехами…
Добавить в моё избранное
8 мин, 17 сек 14693
— Эх, яблочко, сладко-кислое! Буржуйские глаза — ненавистные…
Человек с усталым и очень строгим лицом размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание.
— Доктор! — надрывался он, перекрикивая шум. — Анатолий Аркадьевич, почему гражданские лица в вагоне находятся? Эшелон сформирован для сортировки и эвакуации раненых, мы не можем размещать всех желающих прокатиться.
Доктор протиснулся к нему по проходу, расталкивая любопытных, и обомлел, увидев сидящую на уголке нар девушку.
— Лиза, откуда вы здесь? Где Мария Николаевна?
— Мама в Пскове, мы столько пережили там, вы не представляете, — взволновано затараторила Лиза, обрадовавшись знакомому лицу. — Немцы, белоэстонцы… А при батьке Булак-Балаховском людей казнили прямо в центре, на фонарях. А что такого, говорят, полная прозрачность, пускай все видят, кого мы вешаем…
Из помятого солдатского котелка, который она держала на коленях, вода плескалась на юбку. Лиза не обращала внимания.
— Теперь мы с Георгием пробираемся в Петроград… Он заболел, неожиданно. Вчера еще такой весёлый был. Даже слишком…
— Хорошо, давайте посмотрим на вашего Георгия, — профессионально оживился доктор. — Кто он такой, кстати? Комиссар, герой?
— … Эх яблочко, цвета спелого! Слева красного бьём, справа белого…
Тот, кто лежал перед ним на тощей холстине, несомненно, являлся красным. Красным было его лицо, красной — вспухшая шея с грязными потёками пота.
— Оперативный приказ, — шевельнул растрескавшимися губами больной. — Будем обходить с фланга…
Лиза поставила на пол котелок с водой, дрожащими руками развернула платочек.
— Ну так как же, Анатолий Аркадьевич? — всхлипнув, спросила она. — Я могу заплатить.
— Что за деньги такие? — доктор с отвращением посмотрел на неопрятные дензнаки. — На них даже серия не указана…
— У меня и с серией есть, — закивала Лиза, шурша бумажками. — Вот, здесь «А» написано. Ведь это серия?
— Нет уж, милая, оставьте вы их при себе. Ничем не могу помочь, — устало произнес он. — Rickettsia prowazekii… Всех тифозных будем снимать с эшелона в Мшинской. И полейте мне, будьте так добры.
Они подошли к приоткрытой створке вагона. Остывшая вода рикошетила от рук, уносилась в осеннюю темноту блестящей змейкой.
— Это трихины! — ухватив за рукав, вдруг закричала ему в лицо Лиза.
— Не понял, простите…
Анатолий Аркадьевич испуганно отпрянул от края. Отцепил от себя медленно, по одному, впившиеся в рукав холодные пальцы.
Лиза, попятившись, прижалась к стене. Бледная, с растрепанной косой, выкрикивала отрывисто, впав в подобие экстаза:
— Неужто не помните? Последняя страница «Преступления и наказания» … Весь мир осуждён в жертву… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга… В городах целый день били в набат: созывали всех. Но кто и для чего зовет, никто не знал того. Никто не знал того… Никто не знал того… Ник…
Эшелон медленно, тяжело вползал на мост через Лугу.
Чудной! Висячий, шелестящий старой сухой травой… Не мост — мостик. Перила конструкцией не предусмотрены, только канат над головой. А под ногами, под травой, под тонкими прутиками настила играет, бежит светлая речка.
На том берегу стоит под летним тентом накрытый стол. Манит, красуется на фоне панорамы дальних полей, окаймлённых тополями и плакучими ивами. Дразнит запахами. Солнечные зайчики перебегают с блюда на блюдо. С румяных ломтей жареного на вертеле мяса на разноцветные тропические фрукты. С искрящегося хрусталя графинов на бутылки, увенчанные красным сургучом. И те, как на параде, тянут кверху тонкие горлышки. Вот-вот запоют.
Хозяин поднялся из-за стола — высокий, одетый в светлый костюм тонкого сукна с необычно широкими брючинами. Сделал приглашающий к столу жест:
— Отличное вино, юноша. Здешнее, знаете ли, Каберне Совиньон. А не хотите составить мне партию в карамболь? Вот там, видите — белые и красные.
— А сами-то вы за кого — за белых? Что ж, думаете, не определю? — Георгий, щурясь, оглядел собеседника с ног до головы. — Рябчиков тут жрёте… Так и есть, пособники империалистического террора.
Неуловимая странность была в хозяйском лице. И когда Георгий пытался посмотреть ему прямо в глаза, взгляд соскальзывал в сторону. Так отталкиваются магниты, если их поднести друг к другу одноимёнными полюсами.
Внизу, на игровом поле стояли в загородке люди со связанными руками. Одежда лёгкая, заметно потрёпанная. На головах плетёные шляпы с широкими полями. Хозяин, указывая на них, пояснил:
— Белые и красные здесь всего лишь шары. Вы когда-нибудь играли?
Человек с усталым и очень строгим лицом размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание.
— Доктор! — надрывался он, перекрикивая шум. — Анатолий Аркадьевич, почему гражданские лица в вагоне находятся? Эшелон сформирован для сортировки и эвакуации раненых, мы не можем размещать всех желающих прокатиться.
Доктор протиснулся к нему по проходу, расталкивая любопытных, и обомлел, увидев сидящую на уголке нар девушку.
— Лиза, откуда вы здесь? Где Мария Николаевна?
— Мама в Пскове, мы столько пережили там, вы не представляете, — взволновано затараторила Лиза, обрадовавшись знакомому лицу. — Немцы, белоэстонцы… А при батьке Булак-Балаховском людей казнили прямо в центре, на фонарях. А что такого, говорят, полная прозрачность, пускай все видят, кого мы вешаем…
Из помятого солдатского котелка, который она держала на коленях, вода плескалась на юбку. Лиза не обращала внимания.
— Теперь мы с Георгием пробираемся в Петроград… Он заболел, неожиданно. Вчера еще такой весёлый был. Даже слишком…
— Хорошо, давайте посмотрим на вашего Георгия, — профессионально оживился доктор. — Кто он такой, кстати? Комиссар, герой?
— … Эх яблочко, цвета спелого! Слева красного бьём, справа белого…
Тот, кто лежал перед ним на тощей холстине, несомненно, являлся красным. Красным было его лицо, красной — вспухшая шея с грязными потёками пота.
— Оперативный приказ, — шевельнул растрескавшимися губами больной. — Будем обходить с фланга…
Лиза поставила на пол котелок с водой, дрожащими руками развернула платочек.
— Ну так как же, Анатолий Аркадьевич? — всхлипнув, спросила она. — Я могу заплатить.
— Что за деньги такие? — доктор с отвращением посмотрел на неопрятные дензнаки. — На них даже серия не указана…
— У меня и с серией есть, — закивала Лиза, шурша бумажками. — Вот, здесь «А» написано. Ведь это серия?
— Нет уж, милая, оставьте вы их при себе. Ничем не могу помочь, — устало произнес он. — Rickettsia prowazekii… Всех тифозных будем снимать с эшелона в Мшинской. И полейте мне, будьте так добры.
Они подошли к приоткрытой створке вагона. Остывшая вода рикошетила от рук, уносилась в осеннюю темноту блестящей змейкой.
— Это трихины! — ухватив за рукав, вдруг закричала ему в лицо Лиза.
— Не понял, простите…
Анатолий Аркадьевич испуганно отпрянул от края. Отцепил от себя медленно, по одному, впившиеся в рукав холодные пальцы.
Лиза, попятившись, прижалась к стене. Бледная, с растрепанной косой, выкрикивала отрывисто, впав в подобие экстаза:
— Неужто не помните? Последняя страница «Преступления и наказания» … Весь мир осуждён в жертву… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга… В городах целый день били в набат: созывали всех. Но кто и для чего зовет, никто не знал того. Никто не знал того… Никто не знал того… Ник…
Эшелон медленно, тяжело вползал на мост через Лугу.
Чудной! Висячий, шелестящий старой сухой травой… Не мост — мостик. Перила конструкцией не предусмотрены, только канат над головой. А под ногами, под травой, под тонкими прутиками настила играет, бежит светлая речка.
На том берегу стоит под летним тентом накрытый стол. Манит, красуется на фоне панорамы дальних полей, окаймлённых тополями и плакучими ивами. Дразнит запахами. Солнечные зайчики перебегают с блюда на блюдо. С румяных ломтей жареного на вертеле мяса на разноцветные тропические фрукты. С искрящегося хрусталя графинов на бутылки, увенчанные красным сургучом. И те, как на параде, тянут кверху тонкие горлышки. Вот-вот запоют.
Хозяин поднялся из-за стола — высокий, одетый в светлый костюм тонкого сукна с необычно широкими брючинами. Сделал приглашающий к столу жест:
— Отличное вино, юноша. Здешнее, знаете ли, Каберне Совиньон. А не хотите составить мне партию в карамболь? Вот там, видите — белые и красные.
— А сами-то вы за кого — за белых? Что ж, думаете, не определю? — Георгий, щурясь, оглядел собеседника с ног до головы. — Рябчиков тут жрёте… Так и есть, пособники империалистического террора.
Неуловимая странность была в хозяйском лице. И когда Георгий пытался посмотреть ему прямо в глаза, взгляд соскальзывал в сторону. Так отталкиваются магниты, если их поднести друг к другу одноимёнными полюсами.
Внизу, на игровом поле стояли в загородке люди со связанными руками. Одежда лёгкая, заметно потрёпанная. На головах плетёные шляпы с широкими полями. Хозяин, указывая на них, пояснил:
— Белые и красные здесь всего лишь шары. Вы когда-нибудь играли?
Страница
1 из 3
1 из 3
