Не дарите плачущим девушкам слонят

Было? Или есть? Ненавидящая, презирающая усмешка исказила губы женщины, обнажая десны с рядом… Боже, нет — как раз никакого ряда зубов ни вверху, ни внизу. Голые и оттого вдвойне пугающие десны украшались двумя парами мелких резцов… А между ними алчуще юлил язык. Он был цвета вареной раковой клешни, но в известковой присыпке. Пиком наваждения стал смех. Нежно-язвительный хохоток, которого, убежден, не слышал никто, кроме меня. Ибо он возник в недрах моей памяти, моего подсознания.

Все это длилось не более секунды. Но не для меня. Для меня неумолимая дама вытеснила все. Колдовская мушка утонула в безобразной складке кривого ухмыла. Сомкнулись и разъехались сиротливые клыки. Мне сделалось дурно. Пальцы сами разлепились — рука черной дамы неосязаемо коснулась их. Больше — ничего. Я окаменел. Официантка пыталась вывести меня из оцепенения, крича: «Мороженое! Где мороженое?» Которое, кстати, пропало вместе с призраком. Позже официантка обнаружила на своем платье сливочное пятно…

В своем номере я очутился ближе к рассвету. Не исключаю, что все выброшенные из сознания часы провел в бегах от беспощадного привидения в шляпе… с ласково-милой и хищно-глумливой мушкой в уголке рта. И больше всего донимал ее смех.

3.

Назавтра. До полудня нагуливал настроение. А, забредши на пляж, уплыл, по обыкновению, дальше других. Вода бодрила и тонизировала. Особое наслаждение доставляло мерное покачивание на спине. Когда мрак подводных глубин где-то внизу. А над тобой одуряюще голубое небо! Так хорошо, а до чего спокойно. Неужели преследования проклятого призрака — лишь игра утомленного мозга, плод воспаленного воображения? И вот, кажется, этот плод перезрел, лопнул и сгнил. И мозг излечен.

Хрупкая иллюзия самовнушения… Тревога опять ковыряет вострепетавшее сердце. Что, что? Черт побери, что? Рядом счастливые люди. Я нежусь в чистой воде. Ясность, красота вокруг.

Рядом катер пронесся. Расширяющимся плавником набегает волна. С детства обожаю нырять в зыбкие мурашки вод. Я неспешно переворачиваюсь на живот. К берегу ползет первая волна, она самая восхитительная и вальяжная. Навстречу ей с воплями восторга устремляются дети. А я впереди всех… Все ближе и ближе: я к ней, она ко мне.

На гребешке проклюнулись (КОГДА, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ОНИ УСПЕЛИ ТАМ ПРОКЛЮНУТЬСЯ?) очертания… Я знал, что там ничего нет и БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! Но я уже отвернулся от Той, к которой спешили дети. Лихорадочными саженцами попытался убежать от накатывающей пенистой гряды. И не выдержал, оглянулся. Волна настигла и на взмыленном ее гребешке — ныряющим, черным, пиратским бригом — женская шляпка. Вот нависла надо мной широкой полою. А следом… Нет! Мой вопль всполошил весь пляж.

Отчет своим поступкам я начал отдавать лишь, обнаружив по правую руку красивую девушку. Редкая девушка — и хорошая, и умная. На знакомство с такою можно навязаться, пожалуй, лишь в состоянии аффекта.

… Бредовые часы неслись, а, может быть, ползли. А мы оставались внутри беленой беседки. Холодало. Клянусь, я наклонился только согреть ее…

Черное существо не дремало. Девушка в ужасе уставилась на мое неестественно повернутое, разом исказившееся лицо. В скошенных глаза спутника — мгла непомерного страха перед кем-то, видимым лишь ему. Черный шедевр безумия надвигался.

Все просквозило, все кануло в ноль. Я сижу на лавочке в сумрачной беседке. Нет призрака. Нет девушки. Только я.

4.

Запершись в номере и пугливо озираясь по сторонам, я собираю пожитки. Из зеркала выхватывается пугающее отражение одержимого страхом. Случилось непоправимое! Ты боишься думать о прошлом, заглядывать в будущее и, тем более, проникать в причину своих тревог.

Из трясущихся рук выпало. На пол. Ага, записная книжка, бурый переплет. Влево из книжки выпорхнул пожелтелый квадратик. Нагибаюсь, прищуриваюсь — фотокарточка. На оборотной стороне химическим карандашом: «Навеки вместе. Дом отдыха»…

Гложущее предвестие смутной догадки. Зажмурясь, переворачиваю снимок. Открыть глаза решаюсь не сразу. Но решаюсь.

Да, это она… И они — перильца белой беседки. Той самой. Три человека на фоне моря. Один большой. Сивый мужчина, блондин. Это я. Слева смеющаяся девушка. В уголках ее глаз различима грусть. Жена. Третий человечек левой рукой обнимает шею папы. Дочка. Между ее пальчиками — палочка с надкушенным мороженым.

Как кинжалом вспорото, пульсирует нутро черепа, чтобы миг спустя умереть.

Из самой мутной и потаенной глуби выпучивается прошедшее. Да-да, белая беседка. И дочка. Она болеет ангиной. А еще несусветная жара. Спасаясь от которой, мы с женой даже перед фотообъективом не удержались от мороженого. Дочь, конечно, обзавидовалась: «Папотька, я тозе хотю молозено.» — «Доча, тебе же нельзя.» — «Низя? Совсем-плисовсем? Дазе лизнуть?» — Как тут устоишь — «Хорошо, лизни. И больше не проси. Договорились?