Добавить в моё избранное
8 мин, 17 сек 7880
Замер, резко обернулся и бросил высокомерный, словно оценивающий взгляд. Клава нервно поправила ворот старого фиолетового свитера.
— Плати! — крикнула она.
Голос дрожал. Почему-то подкашивались ноги. Мучило предчувствие. Ужасное предчувствие.
Миг, и парень ударил ее по лицу. Клавдия покачнулась, но не упала. В Юриных глазах горел какой-то странный свет. Или ей казалось? Мысли плыли медленно, ужасно медленно.
— Пощади! — прошептала Клава.
Но голос не слушался. Глаза заволокла светло-серая, похожая на паутину, пелена. И Клава уже не видела маленький магазинчик, а стояла на пороге своей квартиры. Пустой квартиры. Квартиры, где жило ее одиночество. Дочь давно переехала в Германию, сын заглядывает раз в три месяца. Иногда звонил. Клялся в преданности и любви. Но она знала, что давно никому не нужна. Зачем тогда жила? Кровь гулко стучала в висках, и Клавдия автоматически стала считать удары собственного сердца. А после вдруг пришло осознание того, что досчитать до десяти уже вряд ли когда-нибудь получится…
Лучи красного, заспанного, солнца проникали сквозь мутное стекло. На плите снова кипел грязный чайник. Где-то за стеной болтало радио.
Юра бережно опустил в зеленую вазу букет ромашек. Рядом положил большой пакет с конфетами. Сладко зевнул, присаживаясь на краешек табурета.
— Проснулся? — послышался родной хриплый голос.
— Угу.
Юра исподлобья взглянул на вошедшую мать. В ее глазах лишь несколько секунд плескалось обычное недовольство, а потом тонкие губы расплылись в мягкой, ласковой улыбке.
Наверное, Юра всегда жил именно ради этих редких, но таких желанных, минут маминого счастья. Ведь больше всего на свете боялся, что когда-нибудь она тоже захочет умереть
— Плати! — крикнула она.
Голос дрожал. Почему-то подкашивались ноги. Мучило предчувствие. Ужасное предчувствие.
Миг, и парень ударил ее по лицу. Клавдия покачнулась, но не упала. В Юриных глазах горел какой-то странный свет. Или ей казалось? Мысли плыли медленно, ужасно медленно.
— Пощади! — прошептала Клава.
Но голос не слушался. Глаза заволокла светло-серая, похожая на паутину, пелена. И Клава уже не видела маленький магазинчик, а стояла на пороге своей квартиры. Пустой квартиры. Квартиры, где жило ее одиночество. Дочь давно переехала в Германию, сын заглядывает раз в три месяца. Иногда звонил. Клялся в преданности и любви. Но она знала, что давно никому не нужна. Зачем тогда жила? Кровь гулко стучала в висках, и Клавдия автоматически стала считать удары собственного сердца. А после вдруг пришло осознание того, что досчитать до десяти уже вряд ли когда-нибудь получится…
Лучи красного, заспанного, солнца проникали сквозь мутное стекло. На плите снова кипел грязный чайник. Где-то за стеной болтало радио.
Юра бережно опустил в зеленую вазу букет ромашек. Рядом положил большой пакет с конфетами. Сладко зевнул, присаживаясь на краешек табурета.
— Проснулся? — послышался родной хриплый голос.
— Угу.
Юра исподлобья взглянул на вошедшую мать. В ее глазах лишь несколько секунд плескалось обычное недовольство, а потом тонкие губы расплылись в мягкой, ласковой улыбке.
Наверное, Юра всегда жил именно ради этих редких, но таких желанных, минут маминого счастья. Ведь больше всего на свете боялся, что когда-нибудь она тоже захочет умереть
Страница
3 из 3
3 из 3
