Только сейчас, случайно посмотрев в окно, я увидел, что на улице уже начало вечереть. Еще полчаса, от силы — час, и совсем будет темно. Скоро… От этой мысли мне стало как-то не по себе, и я налил еще водки.
Добавить в моё избранное
9 мин, 28 сек 16263
— Дык, наливай уже всем, не жмись, — Трофимыч, прищурившись, посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на окно. — Темнеет.
Кряхтя, приподнялся и зажег, висящую над столом керосиновую лампу. Я долил остальным, и мы молча выпили.
— Эх, хороша, чертовка. Редко когда бывает, чтобы ваша, городская, была лучше нашего местного первачка.
— Ну, хорошо, Трофимыч. За то, да за это мы уже выпили, о себе рассказали, теперь ты нам поведай о своем таланте. Не журись — вместе ведь на дело пойдем, — Остапа явно уже развезло: лицо красное, глаза блестят, язык заплетается. Ему, конечно, ничего, но меня это совсем не устраивало. Если так и дальше пойдет, то при таком раскладе мне придется копать за двоих. А мне этого, ой, как не хотелось.
— Да что ты, милок, какой там талант, — казалось, что для Трофимыча водка, что для ребенка — ситро: в нос бьет, щекочет и веселит, но — и только.
— Ну, не ломайся, старик. Второй день уже сидим, бухаем, весь дом тебе загадили. Мы ж для тебя теперь почти как родные.
— Родные по нужде во двор ходят, а не через окно справляют, — взгляд Трофимыча стал недобр, он исподлобья посмотрел на Остапа, а потом куда-то в пространство за его спиной.
— Дед, ты чего? — мой друг отпрянул назад.
Вдруг, резким движением, Трофимыч схватил пустую бутылку и с силой швырнул ее в сторону Остапа. Пролетев буквально в нескольких сантиметрах то его головы, она с грохотом разбилась на полу. Раздался приглушенный писк, и мы увидели с трудом отползающую и оставляющую за собой кровавый след крысу.
— Подслушивала, сука! — Трофимыч погрозил ей в след кулаком. — И передай ему, что в своем доме я волен говорить, что душе угодно! — Он со злостью скрипнул зубами.
— Ну, ты даешь! — еще секунду назад бледный от страха Остап, теперь захлебывался от восторга. — Бац! И прямо в яблочко! Вот это удар!
Остап вдруг резко наклонился вперед и, почти полушепотом, добавил:
— А я уже, было, подумал, что ты… того… меня хочешь убить… — и тут же, откинувшись назад, громко захохотал.
Трофимыч спокойно посмотрел на него, перевел взгляд на меня и спокойно произнес:
— А зачем мне вас убивать? Вы мне, ребятки, и живыми пригодитесь. Наливай, — он сделал широкий жест, как бы снова приглашая всех за стол.
Я, на тот момент, наверное, самый трезвый, попытался, было, робко возразить, мотивируя это тем, что за дело лучше браться в сознании и доброй памяти, но хозяин дома был категоричен:
— По последней. На коня. Заодно историю расскажу, специально для твоего дружка. Раньше не хотел, а сейчас расскажу. Больно уж меня эта тварь разозлила, — он показал в сторону разбитой бутылки. — Совсем обнаглели — в моем доме меня же подслушивают.
Я наполнил три стакана, и мы молча выпили. Трофимыч, в отличие от нас, как и раньше — не закусывал, шумно выдохнул, навалился всем телом на стол и, не спеша, начал рассказывать:
— Было это, милок, лет, эдак, сорок назад. Приезжали к нам тогда студенты из города, вроде как — на картошку. Не знаю, че они там натаскали в закрома Родины, но то, что эти самые закрома не трещали от изобилия — знаю наверняка. Как и то, что в качестве культурной программы, так сказать, в рамках стирания границ между городом и деревней, глушили местный самогон и портили наших девок. Мы ихних, а они наших.
— Хоть по любви? — еле сдерживая смех, спросил Остап и хитро подмигнул мне.
— Кого — по любви, а кого — и по желанию. Всяко бывало. — Трофимыч, казалось, не замечал наших улыбок и оставался серьезным. — Так вот. Наши хлопцы, в основном, не любили городских, окромя девок, конечно — на танцах били их, а к некоторым могли и в общежитие наведаться — ну, в общем, все как положено. А я вот, наоборот, сдружился даже с одними, первачок им недорогой доставал, девок, опять же, местных, попокладистей. Да и отчего же не сдружиться? Смешные они были, студентики эти, веселили меня дюже.
Трофимыч замолчал на минуту, и, убедившись, что его внимательно слушают (нас к тому времени уже сморило от духоты и выпитого), продолжил свой рассказ:
— Так вот. Гуляли мы как-то в одной компании. Хорошо так гуляли. Несколько дней. Им, как раз, в аккурат через день уезжать, обратно в город, вот они и напивались, словно в последний раз. И, надо сказать, им это удалось. Но, после того, как все было выпито, банки разбиты, а девки обласканы, вдруг стало скучно и повеяло унынием. И тут, какой-то говнюк предложил пойти на кладбище. Духов вызывать. Уж насколько я дурной, но эти оказались еще долбанутее. Короче, пошли мы, человек десять, ночью на кладбище искать свежую могилу для этого, как его, спиритизма. Нашли. Правда, к этому моменту, после долгих блужданий, мы уже от страха порядком протрезвели. Но ума еще не набрались. В общем, сели мы вокруг холмика, тот говнюк разложил большой лист бумаги с какими-то знаками и буквами и ну бубнить и причитать.
Кряхтя, приподнялся и зажег, висящую над столом керосиновую лампу. Я долил остальным, и мы молча выпили.
— Эх, хороша, чертовка. Редко когда бывает, чтобы ваша, городская, была лучше нашего местного первачка.
— Ну, хорошо, Трофимыч. За то, да за это мы уже выпили, о себе рассказали, теперь ты нам поведай о своем таланте. Не журись — вместе ведь на дело пойдем, — Остапа явно уже развезло: лицо красное, глаза блестят, язык заплетается. Ему, конечно, ничего, но меня это совсем не устраивало. Если так и дальше пойдет, то при таком раскладе мне придется копать за двоих. А мне этого, ой, как не хотелось.
— Да что ты, милок, какой там талант, — казалось, что для Трофимыча водка, что для ребенка — ситро: в нос бьет, щекочет и веселит, но — и только.
— Ну, не ломайся, старик. Второй день уже сидим, бухаем, весь дом тебе загадили. Мы ж для тебя теперь почти как родные.
— Родные по нужде во двор ходят, а не через окно справляют, — взгляд Трофимыча стал недобр, он исподлобья посмотрел на Остапа, а потом куда-то в пространство за его спиной.
— Дед, ты чего? — мой друг отпрянул назад.
Вдруг, резким движением, Трофимыч схватил пустую бутылку и с силой швырнул ее в сторону Остапа. Пролетев буквально в нескольких сантиметрах то его головы, она с грохотом разбилась на полу. Раздался приглушенный писк, и мы увидели с трудом отползающую и оставляющую за собой кровавый след крысу.
— Подслушивала, сука! — Трофимыч погрозил ей в след кулаком. — И передай ему, что в своем доме я волен говорить, что душе угодно! — Он со злостью скрипнул зубами.
— Ну, ты даешь! — еще секунду назад бледный от страха Остап, теперь захлебывался от восторга. — Бац! И прямо в яблочко! Вот это удар!
Остап вдруг резко наклонился вперед и, почти полушепотом, добавил:
— А я уже, было, подумал, что ты… того… меня хочешь убить… — и тут же, откинувшись назад, громко захохотал.
Трофимыч спокойно посмотрел на него, перевел взгляд на меня и спокойно произнес:
— А зачем мне вас убивать? Вы мне, ребятки, и живыми пригодитесь. Наливай, — он сделал широкий жест, как бы снова приглашая всех за стол.
Я, на тот момент, наверное, самый трезвый, попытался, было, робко возразить, мотивируя это тем, что за дело лучше браться в сознании и доброй памяти, но хозяин дома был категоричен:
— По последней. На коня. Заодно историю расскажу, специально для твоего дружка. Раньше не хотел, а сейчас расскажу. Больно уж меня эта тварь разозлила, — он показал в сторону разбитой бутылки. — Совсем обнаглели — в моем доме меня же подслушивают.
Я наполнил три стакана, и мы молча выпили. Трофимыч, в отличие от нас, как и раньше — не закусывал, шумно выдохнул, навалился всем телом на стол и, не спеша, начал рассказывать:
— Было это, милок, лет, эдак, сорок назад. Приезжали к нам тогда студенты из города, вроде как — на картошку. Не знаю, че они там натаскали в закрома Родины, но то, что эти самые закрома не трещали от изобилия — знаю наверняка. Как и то, что в качестве культурной программы, так сказать, в рамках стирания границ между городом и деревней, глушили местный самогон и портили наших девок. Мы ихних, а они наших.
— Хоть по любви? — еле сдерживая смех, спросил Остап и хитро подмигнул мне.
— Кого — по любви, а кого — и по желанию. Всяко бывало. — Трофимыч, казалось, не замечал наших улыбок и оставался серьезным. — Так вот. Наши хлопцы, в основном, не любили городских, окромя девок, конечно — на танцах били их, а к некоторым могли и в общежитие наведаться — ну, в общем, все как положено. А я вот, наоборот, сдружился даже с одними, первачок им недорогой доставал, девок, опять же, местных, попокладистей. Да и отчего же не сдружиться? Смешные они были, студентики эти, веселили меня дюже.
Трофимыч замолчал на минуту, и, убедившись, что его внимательно слушают (нас к тому времени уже сморило от духоты и выпитого), продолжил свой рассказ:
— Так вот. Гуляли мы как-то в одной компании. Хорошо так гуляли. Несколько дней. Им, как раз, в аккурат через день уезжать, обратно в город, вот они и напивались, словно в последний раз. И, надо сказать, им это удалось. Но, после того, как все было выпито, банки разбиты, а девки обласканы, вдруг стало скучно и повеяло унынием. И тут, какой-то говнюк предложил пойти на кладбище. Духов вызывать. Уж насколько я дурной, но эти оказались еще долбанутее. Короче, пошли мы, человек десять, ночью на кладбище искать свежую могилу для этого, как его, спиритизма. Нашли. Правда, к этому моменту, после долгих блужданий, мы уже от страха порядком протрезвели. Но ума еще не набрались. В общем, сели мы вокруг холмика, тот говнюк разложил большой лист бумаги с какими-то знаками и буквами и ну бубнить и причитать.
Страница
1 из 3
1 из 3
