Император

Учитель:

— Меня все чаще терзают сомнения…, я все думаю: имел ли я право рассказывать тебе все это?

Ученик:

— Не сомневайтесь, учитель, — я не подведу вас!

Учитель:

— Я знаю…, но ты еще так юн, и в жизни тебе уготовано столько всяческих соблазнов…, — сможешь ли ты насладиться ими после тех знаний, что жаждешь получить от меня?

Ученик:

— Но выбор сделан; и я не собираюсь отступать на середине пути!

Учитель (вздыхая):

— Да, ты прав (достает из колоды следующую карту). Это «Император», карта номер четыре…, и сейчас, как только я взял ее в руки, мне сразу вспомнился один человек…

Ученик:

— Кто?

Учитель (не слышит, увлекшись своими мыслями):

— Карта «Император» говорит нам о силе законов: материальных, общественных, этических, — тех, что правят в любом обществе, давая нам представление о том, что можно делать, а чего делать нельзя.

Ученик (затаив иронию):

— Но на самом деле, все не так просто?

Учитель:

— Да…, вижу, что ты уже понял это, и тот, кого я вспомнил, был первым, кто честно и открыто сказал об этом в нашем мире…

Величайшим мыслителям Древней Греции посвящается…

— Критон? Ты что здесь делаешь, друг?

Сократ поднялся и сел, опустив ноги на грязный пол. Испуганная его движением крыса метнулась куда-то в угол, и в камере вновь стало тихо, как в царстве Аида.

— Давно ты здесь сидишь?

Критон утвердительно кивнул.

— Почему же ты не разбудил меня?

— Не смел…, но как ты можешь спать, когда теперь решается твоя судьба?

— А что, корабль из Делоса уже пришел?

Критон нахмурился.

— Да, говори же! Стоит ли бояться смерти тому, кто уже прошел столь долгий путь!

— Корабль придет завтра…, и с ним мы получим ужасное известие о том, что приговор может быть приведен в исполнение.

— Слава богам…, пусть же свершится то, что должно свершиться, — с облегчением сказал Сократ, посмотрев на единственное в его камере небольшое окошко. — Подумать только, если бы не события на Делосе, я бы уже месяц был в Царстве мертвых, и, может, успел бы побеседовать с самим Гомером…

— Ты что, горюешь об этом?

— Нет. Все в жизни свершается по своему, незыблемому порядку, и умудренный опытом человек никогда не станет торопить события, пока они сами не постучатся к нему, заставив действовать. И, все-таки, следовало разбудить меня, Критон, — в моем возрасте уже вредно спать так долго. — Он поднялся и подошел к окну.

— Ты все шутишь, друг…, а, тем временем, тебе следует принять решение.

— Я сейчас видел сон…, — сказал Сократ, будто бы не слыша Критона, — мне снилось сражение при Делии…

— Афины тогда потерпели жестокое поражение.

— Да…, но в каждом сражении непременно должен быть проигравший, — я не об этом…

— А о чем?

Но Сократ не услышал его, или попросту не захотел услышать. Какое-то время он смотрел на выглядывавшее из окошка бескрайнее небо. Затем поднял руки, потрогав гладкую поверхность камня, за которым уже начиналась, ставшая теперь столь сладкой для него, свобода…

… — Знаешь, это было страшное сражение. Беотийцы были за холмом, и стоя в шеренгах, мы слышали дыхание их фаланги: стук щитов, крики командиров, ржание коней… Там, за холмом, нас ждала смерть, а нам так не хотелось умирать! А знаешь, о чем я подумал тогда? — Сократ повернулся, посмотрев на Критона. Тот лишь пожал плечами.

— Женщина…, я подумал о том, что хочу женщину, причем прямо там, среди стоявших в шеренгах гоплитов…, что, — удивлен? Не отвечай, не надо. Вы думаете, что Сократу всегда были открыты сокровенные истины? Как бы не так! — крикнул он, сорвавшись с места, и быстрыми шагами заходив по камере.

— Как бы не так! Сократ был таким как все, и мысли о добре и справедливости посещали его не чаще, чем простого ремесленника в рабочем квартале Афин…

Он остановился. Прожитые когда-то воспоминания вставали теперь перед его взором, раздвигая пространство камеры до немыслимых размеров.

… — И потом, когда беотийцы пошли на нас, Сократ тоже не думал ни о добре, ни о справедливости, — он просто колол и защищался…, колол и защищался, ступая сандалиями по вязкой от крови земле…

… — Вы говорите — Сократ! А знаешь ли ты, уважаемый Критон, какой ужас постиг меня, когда наш правый фланг дрогнул, и вдали показалась вражеская конница…, — я думал, что умру на месте не от удара копья, не от мастерски пущенного дротика, — а от того дикого страха, что прокрался в мою душу при виде этого зрелища!

Сократ сел; помолодевшие от нахлынувших воспоминаний черты лица его успокоились, и вскоре в старческих морщинах проступила обычная человеческая усталость. Только что хотевший заговорить Критон, замолчал, — сердце его сдавила жалость.