Ледяной ангел

«wake up, wake up:

there's an angel in the snow

look up, look up:

it's a frightened dead boy…

he could have seen

the toy«s the key

but no one saw

no one saw»

Tarja. Boy and the Ghost

Я — ангел. С крыльями и всем, что полагается. Единственное необычное во мне — это лед. Я из него сделан. Я стою на пешеходной улице холодного города в ожидании рождества. У города, несомненно, есть имя, но мне забыли его сообщить, так что я зову его просто — Урбем.

Я еще молод. Собственно, мне всего неделя. Меня вырезали в прошлые выходные при большом стечении народа. И в то же время, я стар. Я разлагаюсь. Зимнее солнце не греет, и все же его лучей и оттепели достаточно, чтобы убить меня — медленно, мучительно, на глазах у всех. Если бы мое сердце не было ледяным, я бы завидовал моим братьям и сестрам, стоящим в тени высоких зданий — святому Николаю, северным оленям, Марии с младенцем и Иосифу. Но в груди у меня, как и в голове, холодно и прозрачно.

Если я и плачу — это только лед, тающий на солнце. Когда смотришь на мир сквозь слезы, все немного расплывается и становится необычным. Китайская забегаловка напротив кажется забитыми пастухами яслями. Притулившийся на лавочке бомж — ослом Бальтазара, роющимся в урне в поисках недоеденной лапши. Мигающие гирлянды, натянутые через улицу, — Вифлеемской звездой.

Возможно, в этом что-то есть, и звезда привела тебя ко мне. Во всяком случае, ты пришел, когда на ломанные городские улочки опустились ранние сумерки, и больные солнечные лучи сменились голубоватым электрическим светом. Слезы на моем лице подмерзли, и я увидел тебя так же ясно, как ты — меня.

Ты стоял прямо передо мной, задрав голову, не обращая внимания на текущий за спиной поток шуб, пальто, ярких пакетов, обтянутых лентами свертков и коробок, заключающих чье-то мимолетное счастье. В твоих темных волосах запуталось сомнение, вечерний морозец разрумянил щеки, а глаза сияли, как свечи на елке, зажженные в неурочный час. Ты знаешь, что бывает от неосторожного обращения с огнем, мой мальчик? Кстати, как тебя зовут? Хм, ведь ты не слышишь меня и не можешь ответить… Ничего. Я сам дам тебе подходящее имя. Я нареку тебя… Анджело. Да, Анджело.

— Хей, вот это урод! Кто его сюда воткнул?

Анджело вздрогнул, когда резкий ломающийся голос выдернул его на морозную улицу оттуда, где он только что пребывал. Он видел этих мальчишек в школе — они учились в пятом или в шестом и вечно трясли малышей на пути в буфет, набивая карманы отобранными монетками. У длинного, в полосатом шарфе, висели через плечо хоккейные коньки — наверное, ребята катались на площади. Анджело хотел было развернуться и быстро шмыгнуть в ближайший магазин, но приятель Шарфа уже оказался у него за спиной и ткнул между лопаток рукавицей:

— Чо, нравится искусство?

Мальчик молча кивнул. Он никогда раньше не видел ледяных скульптур, и уж тем более -ангелов. Крылатый был ростом с отца Анджело, если не выше, и в середке у него все просвечивало и переливалось голубыми искрами, а в огромных глазах намерзли невыплаканные слезы. Солнце подтопило лед, и ангел поник плечами, чуть склонившись вперед, будто желал поведать Анжело какую-то страшную тайну.

— А ты знаешь, что за погляд надо платить? — Снова ткнула в спину твердая рукавица.

Мальчик съежился, заозирался по сторонам, робко пробормотал:

— Так не платит же никто.

— Дык никто ж и не смотрит, — гыкнул Шарф, ухмыляясь обветренным ртом. — А ты уже битый час перед этой сосулькой торчишь, мы видели.

— Короче, гони монету, шкет! — Тычок больнее, чем два предыдущих, швырнул Анджело в сторону Длинного. Тот ухватил мальчика под локоть и оттащил к глухой стене магазина, за спину скульптуры:

— Давай, что у тебя есть! А то этот ангел тебе надгробием станет!

Мальчик сунул дрожащую руку в карман, судорожно сжимая потрепанную бумажку:

— Нету у меня ничего! Пустите.

Через тело между прозрачными крыльями он видел спешащих мимо людей — смеющихся, озабоченных, высматривающих нужное в ярко разукрашенных витринах. Только его никто не видел. Будто между ним и взрослыми был арктический ледник — вечный и непреодолимый. Но тут все заслонил зеленый пуховик — приятель Шарфа, широкий, как бабушкин комод, схватил его за вторую руку и принялся выворачивать из кармана:

— Лучше сам отдай, чмо! Хуже будет!

Было больно, но заплакал Анджело от беспомощности:

— Не надо, пожалуйста… Это на подарки деньги. Я сам заработал.

— Так значит, есть все-таки бабло, — Пуховик заломил руку ему за спину и принялся разжимать скрюченный кулак. — А врать нехорошо.

Анджело не врал. Он три месяца собирал бутылки и банки из-под пива, чтобы хватило на подарок отцу. Даже решил, что купит — замечательную зажигалку с раздвоенным пламенем, меняющим цвет, и зеркальцем в сверкающей металлической крышечке.