Змееныш

— Какого чер-рта? — донеслось из тумана. — Ты что тут забыл, борода? По дровишки никак?

— А ты сам кто такой? Леший чтоль?

Из-за спины послышался тихий радостный смех:

— Вроде того.

Прохор отчего-то захохотал в ответ. Да так сильно, что аж закашлялся.

— Леший, а леший?! — отплевываясь и отхаркиваясь, заголосил он, напрочь забыв, что из тумана кто-то угрожает ему револьвером. — А ты часом не видал ли… Мальчонка тут не пробегал ли? С красной тряпкой на шее, эдакой прыткий жеребенок. Никак не сыщу его, суку.

— С красной тряпкой, говоришь? — в голосе незнакомца послышалось явственное недоумение. — Стало быть, пионер?

— Как есть пионер, — радостно подтвердил Прохор, кивая.

— А ты, позволь спросить, милейший… что же это среди ночи за пионерами с топором скачешь? Не милы они тебе?

— Верно, батюшко Леший. Вовсе не милы.

За спиной послышались осторожные шаги по мху.

В клочьях тумана перед Прохором, обходя его по дуге, показалась странная фигура. Высоченный детина, облаченный в драную шинель и фуражку без кокарды. Мертвецки бледное лицо его, будто светившееся в сумерках, заросло клочковатой бородой. Но в самом облике, в повадке, чудилось нечто знакомое до оскомины, нечто полузабытое, Советской властью изведенное под корень, но до того привычное, до того величавое и барское…

— А я и сам, голубчик, этих пионеров, — прошипел незнакомец, тараща дикие прозрачные глаза. — Тер-р-рпеть ненавижу!

— Мать честная, — медленно опуская руки, пробормотал Прохор. — А я уж думал, что и впрямь леший! А тут… охфицер беглый. Глянькось…

Незнакомец в ответ довольно оскалился, открыв скверные зубы.

— А ведь это верно Медведиха сказывала, — смелея, продолжал Прохор. — Что на болотах беглый офицер обретается, а Ермолаева вдова его привечает, провиант ему носит. Я думал, брешет старая карга. Я оно эвон как — правда!

— Стало быть так, борода, — кивнул офицер. — А это что ж за пионер такой особенный? На коего с топором и во мраке ночи по болотам охоту ведут? Право любопытно.

— А и вовсе внук мой, Плунька, — с улыбкой сообщил Прохор. — Рассудил я, что убить его надоть, потому как коммунистам продался.

Тут захохотали уже оба. Будто обменявшись невероятно удачными остротами.

Двое облепленных грязью безумцев, встретившихся посреди ночи на краю болот, они заливались оглушительным смехом, дружески поддерживая друг друга за плечи, и эхо разносило их смех над топями.

— А пошли со мной, ваше благородия! Вместе оно охотится сподручней, ыхыхыхы!

— Да ты знаешь ли, дед, — приобняв Прохора, хихикал офицер, демонстрируя свой револьвер. — Что это я так таскаю, для авантажности… пугнуть тебя хотел. Патроны-то у меня все вышли. Иначе б я давно уж застрелился, ахахахаха!

Прохор ему вторил, прямо заходился хохотом. Отсмеявшись, вытер глаза рукавом:

— Ну, пойдем чтоль, ваше благородие? Охота не ждет-с.

Новый знакомец согласно кивнул.

Поднялся ветер, разметав туман, выстроил из него призрачные миражи и клубящиеся фигуры. На небе открылась полная луна, похожая на безучастную маску, равнодушную языческую личину, ожидающую себе скорой жертвы.

Никодимка сперва шел осторожно, отмеряя во тьме и тумане каждый шаг, проверяя не топкое ли место. Даже камышиный прут отломал себе — проверять, не топко ли?

А потом стало ему томно, страшно.

Побежал. Споткнулся. Хлебнул мерзкой болотной водицы полный рот, заорал, захлебнулся. Вскочив, побежал быстрее прежнего, только вроде как в ином направлении. Скоро под ногами почудилась твердая земля. Сердце радостно забилось. Прочь, прочь от Ляховой топи — к людям, к теплу, к свету! Вот уже ели чернеются впереди в тумане, да и вроде знакомые, мимо них шли, а?

Под каблуком сапога что-то звонко щелкнуло. Земля-предательница ушла из-под ног, Никодимка взвыл, перекувыркнулся, и в полете еще успел углядеть остро оточенные колья, несущиеся прямо навстречу его лицу…

— А вот был у меня случай в Галиции… — начал офицер.

Свистнув, стрела пробила ему висок, и вышла острием откуда-то из затылка.

Офицер покачнулся, недоуменно поглядел на спутника.

Бессловесно двигая губами, Прохор Грязных попятился, осеняя себя крестным знаменем, уронил топор. С громким веселым плеском приняв его, топь заурчала, принимая жертву.

— Однако, — сказал офицер. — Ловок твой пионер…

А затем упал вперед лицом — ровно и прямо, с хрустом подминая камыши.

— Первым, значит, до меня добрался? — пробормотал Прохор пятясь, озираясь налево-направо.

Пытался углядеть в тумане невидимого стрелка — да куда там…

— Затвердил ли я твой урок, дед? — раздалось позади.

Прохор обернулся на звонкий мальчишеский голос Плуньки.