Носорог

Что это было?

Мимолетное, едва уловимое колебание ветки в сумраке вечернего сада…

Легкий, чуть слышный шорох… и холодок, пробежавший по моей спине.

Нет, я не увидел его. разве лишь смутное, бесформенное колебание воздуха. Но всем своим телом я ощутил это напряженное внимание, эту затаившуюся враждебность, темную, испепеляющую злобу.

Я знал, что обречен. Я чувствовал свирепую, неодолимую силу. Пока она выжидала, выбирая момент для решающего броска. Я понимал, что сопротивление так же бессмысленно, как и бегство. Он был повсюду, окружал меня со всех сторон — невидимый и грозный. Я остановился, сделал широкий вдох и выбросил на землю лежавший у меня в кармане пистолет. Мне не хотелось, чтобы присутствие оружия омрачило мои последние мгновения. Мой разум был спокоен и чист, я увидел путь своих бесчисленных прошлых рождений. Я сделал еще один вдох — и в сгущающихся тенях различил смутные контуры своих будущих жизней. Я знал, что мы еще встретимся — и когда-нибудь я окажусь готов к этой встрече. Но это будет еще не скоро. Я понял, что пришло время. Тьма сгустилась. Я чувствовал холодное дуновение и приближение неизбежного. И тогда где-то в глубинах моего оцепенелого сознания возникла эта странная музыка. Однообразная и безнадежная она звучала, как последний приговор. Я опустился на колени и краем глаза успел заметить какое-то движение слева. Потом было мгновение боли и тьма, поглотившая мой разум. Но в последний миг жизни, проваливаясь уже в испепеляющую бездну, мое гибнущее сознание каким-то непостижимым образом — не увидело уже, но почувствовало, запечатлело в себе это лицо.

Лицо было почти прекрасно. Его не искажала злоба и ненависть, оно было совершенно спокойно, но глаза были пустыми и безжизненными. И тогда мой рассудок распался на мириады несущихся в бесконечность частиц…

Воздух прозрачен и лишь слегка колышется, остывая от полуденного зноя. Что за чудо, что за звонкая, оглушительная тишина! Песчаная коса и неторопливая темная вода речки со странным названием Мокша. Телега, трясясь и поскрипывая, везет меня в давно забытый, подернутый туманом детских воспоминаний мир. Молчаливый селифан лениво погоняет тощую кобылку. Кобылка фыркает и недовольно мотает головой. Селифана зовут, кажется, Кузьма, на нем кирзовые сапоги и брезентовый плащ. Иногда он бормочет что-то себе под нос, или, быть может, разговаривает с лошадью… Вот и брод. Телега, медленно покачиваясь, въезжает в воду. Мы останавливаемся и селифан дает кобыле напиться темной торфяной воды. Вечереет, чуть слышно журчит река, лошадь жадно пьет, причмокивает, Я смотрю на холмы, поросшие лесом, темнеющее безоблачное небо — и сердце медленно наполняется каким-то всепоглощающим покоем, а в голове рассеянно бродит окончательно заблудившееся, лишенное уже всякого смысла слово: «благостно»…

Но вот мы продолжаем неторопливое движение, лошадка нехотя вытаскивает телегу на песчаный берег. Приехали. Взору моему предстает безнадежная грусть покосившейся деревянной церкви и грязная серость трех дюжин унылых домишек… Но какой закат! «Кажись, добрались»… нарушает селифан свой обет молчания — мне уже стало казаться, что он разговаривает только с лошадью. Да… добрались. Я некоторое время рассеянно наблюдаю за возней кур в палисаднике, затем спрыгиваю на землю, подхватив большую спортивную сумку — весь свой нехитрый скарб. Егорьевна появляется на крыльце. Она совсем не изменилась. Все та же вязаная кофта, выцветший платок… «Как добрались?» «От-тлично!» «Кузьма-т не шибко гнал — а то бывало всю растрясет»… «Нет, Кузьма совсем не гнал» «Ну, проходите в дом, покажу вашу комнату»… Прощаюсь с сумрачным возничим и вхожу в теплый, наполненный запахами сумрак избы. Пахнет сеном и половиками, парным молоком и вареной картошкой. Пахнет домом, старым деревянным домом. Вот моя комната. Железная кровать со стопой подушек. Зеркало в грубой резной раме подернуто патиной. Кружевная занавеска на единственном окне и большой темный комод в углу. «Ваша комната… Нравится?» «П-рекрасно!»

«Устраивайтесь пока, а я пойду поставлю чай… Хотите чаю?» «Благодарю, выпью с удовольствием»… Прохожу по скрипящему полу, разбираю сумку.«Благостно… благостно… благостно»… Трясу головой… Нет, все равно «Благостно… благостно»… Жидкий чай в треснувшей чашке, черствый пряник и несколько оплывших ирисок в выцветших обертках. «Вот сахар»… «Нет, благодарю, я — без» «Здоровье бережете?» «Нет, просто привык»… «Да… А мы вот тут с сахаром».

Допиваю безвкусную жидкость. «Пойду чуть прогуляюсь» «Темнеет уже.» «Я недолго.» «Конечно, идите»….

Тихие сумерки окружили меня своим нежным шепотом. Вязкий, хранящий еще дневное тепло, воздух был полон запахов свежескошенной травы и леса. Я медленно брел по дороге и теплая бархатистая пыль мягко пружинила у меня под ногами. На залитом фиолетовыми чернилами небе бледнели уже первые звезды, узкая полоска заката все еще багровела над темными силуэтами дальних холмов.