Носорог

Я похлопал себя по щекам и уверенным шагом направился вглубь сгущающихся сумерек — туда, где возникло или почудилось мне это странное движение.

Я продвигался вперед, все больше и больше погружаясь в закатный сумрак. Было все так же тихо — но теперь в каждом скрипе ветки, в каждом шорохе травы, в каждом дуновении ветерка, мне чудилась необъяснимая угроза и враждебность. «… и тогда Тьма возникает внутри тебя» — пронесся в моем мозгу невесть откуда взявшийся, словно заблудившийся обрывок строки. Я шел, опасливо озираясь по сторонам, напряженно вглядываясь в обволакивающую меня тьму — и внезапно совершенно отчетливо, ясно и обреченно понял, что уже не смогу вернуться назад, что любой возврат к скрытой уже темными стволами деревьев дороге будет нелепым и подлым предательством, предательством самого себя.

Стемнело как-то неестественно, невозможно быстро. Сквозь ветки деревьев видны были звезды, и полная, невыносимо большая луна зло смотрела на меня с небес. Гулкая, зловещая тишина прятала в себе какой-то непроявленный еще — и оттого еще более грозный и невыносимый ужас. Я стоял один посреди этого полного ненависти мира — и, казалось, даже сам воздух вокруг меня таил в себе какую-то сокрытую до времени угрозу.

И тогда в неверном свете полной луны я увидел, что там, где раньше было поросшее крапивой пепелище, теперь темным трафаретом возвышаются стены дома.

Угрюмое, мрачное строение походило скорее на средневековый замок, чем на дом деревенского помещика. Массивная, обитая железом дверь была приоткрыта, как будто приглашая войти внутрь. И откуда-то из самой глубины доносились унылые, однообразные звуки — словно старинная музыкальная шкатулка играла странную мелодию. Я смотрел на этот невесть откуда возникший призрак дома, я видел загадочное сияние за его окнами, и с леденящим страхом понимал, что должен идти дальше, должен войти внутрь, чтобы увидеть там то, что не хотел и боялся увидеть. Мой разум цепенел от мысли о неизбежном, но моя походка была тверда. Я вошел внутрь. Неверное, блеклое сияние струилось из тронутых плесенью стен. Я увидел перед собой широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Откуда-то сверху доносилась эта невыносимая унылая музыка. Я начал подниматься по ступеням и запыленные портреты в потускневших рамах зло и злорадно провожали меня своими безжизненными глазами. С каждым шагом я чувствовал все большую слабость, как будто само мое тело сопротивлялось, не желая идти дальше. Наконец, я поднялся наверх и увидел длинный коридор со множеством дверей, но я точно знал ту единственную дверь, в которую мне предстояло войти. Голубоватым, мертвенным светом переливались стены, свечи в старинных канделябрах мерцали таинственным огнем. Зловещие шорохи, едва слышные стоны доносились из-за закрытых дверей и повсюду разливалась, заполняя собой все мироздание, бесконечная унылая музыка, терзающая мой мозг. И вот передо мной — та дверь. Я открываю ее и вхожу в небольшую комнату, посреди которой стоит детская кровать. Я подхожу ближе и вижу младенца с задумчивым, странным лицом. Его ручонки сжимают маленькую музыкальную шкатулку — и однообразная унылая музыка разносится по пустому зловещему дому. Спустя мгновение я понимаю, что ребенок мертв. Его горло перерезано и темная кровь заливает белизну простыни. От ужаса я закрываю глаза и в этот момент чудовищный удар в спину опрокидывает меня на пол. Я падаю и теряю сознание.

Проходит какое-то время и я прихожу в себя. Я открываю глаза и со сковывающим волю страхом вижу ЕГО. Он подходит ближе и склоняется надо мной. Его лицо безразлично и спокойно. Я узнаю его сразу — странное темное божество, мою детскую статуэтку. Вот мы и встретились вновь.

Ведь ты же знаешь, что будет дальше… — слышу я ровный бесцветный голос.

Я вздрагиваю.

Да. Знаю. Будет боль. Много боли.

Ах, люди… Как много значения вы придаете мелочам. Конечно, будет боль… но разве это — главное? Разве об этом стоит вообще говорить? Ведь эта боль, физическая боль, всего лишь мгновение, всего лишь капля в громадном океане страдания, который и есть жизнь… Каждый раз, когда я освобождаю твой разум, ты чувствуешь только одно — страх физической боли, и еще — страх холода.

Но разве ты… уже делал это со мной? Я не помню, я ничего не помню…

Конечно, сотни раз. И каждый раз, когда мы встречались вновь, ты был такой же, как раньше. Ты не меняешься, совершенно не меняешься. Сейчас ты — такой, как и столетия назад! И я опять не вижу в тебе ничего, кроме страха.

Столетия… Но что ты несешь? Мы никогда не встречались с тобой раньше! Ты хотя бы имя мое знаешь?

Имя? Ха! Я прекрасно знаю твое имя! Я мечтаю забыть твое имя — и не могу этого сделать… Твое имя старо, как сам этот дряхлый мир…

Так назови ж его, назови мое имя! — я срываюсь на крик

Назвать? Ну что же… Твое отвратительное, бездарное и трусливое имя … Человек.

Но у меня есть другое имя, другое, слышишь меня!