Сашка находился третий день в загуле. Жена, накормив утором завтраком ребятишек, быстро одевала их. И накинув на себя плащик, убегала на работу. По пути она заводила детей в детский сад, а сама еще успевала на служебный автобус. С Сашкой жена не разговаривала из принципа.
Добавить в моё избранное
6 мин, 36 сек 12433
— Да, недаром говорят:курица не птица, баба не человек -Потапов сплевывал на чисто вымытый пол, потом, кряхтя, нагибался за тряпкой и вытирал свой грех.
Нет, баба-то она хорошая. Иногда даже лучше чем думаешь. Но иногда! Это когда не находит Сашкиной заначки. А заначки начали появляться у него последние полгода постоянно. Раньше Патапов не то, чтобы не пил — выпивал. По праздникам обязательно. Инка даже ворчала на него — Все люди как люди, а мой вон, расселся сети вяжет! Хоть бы с мужиками сходил пиво попил!
Вчера десять бочек пива прямо с парома в магазин завезли. И река нипочём — катер так и кидало из стороны в сторону. Волна большая. Но пиво привезли мужики для себя. И шёл Сашка пивка попить в честь какого-нибудь праздника. А потом сосед, сволочь, говорит:
— Ты пиво пьёшь, а твоя шасть из дома! — Хорошо участковый разобрался в их драке, обоим выписал лишь штраф. Но у соседа появился синяк под глазом! А у Саши горе на душе повисло.
Нет, так всё нормально, но смотреть на жену Потапов начал искоса. Не то что бы проявлял какую-нибудь свою заинтересованность, но… И начал он попивать. Водочки накатит — легче станет, душа размякнет. Даже поцеловать жену хочется. Но она как от змея шарахается. Сосед гад, за свой синяк сполна рассчитался! Пить Сашка начал. Конечно, из дома ничего не тащил, заработанные деньги исправно отдавал жене. Но то, что получал сверху, от хозяев — всё оседало в «заначках». Раньше «левый» рубль — прибыль в дом. Сейчас рублём брать стало не выгодно, расчёт получал, плюс две-три поллитровки. Одну, естественно, «на дымок» с хозяевами, а остальное под крыльцо, или в будку к Трезору. Патапов был печник дай боже, какой! Ещё от отца с дедом получил секрет печной по наследству. Тёща, покойница, всё твердила Инке, мол, за Александром живёшь как за каменной стеной. Сама после войны одна-одинёшенька троих тянула и, выдавая последнюю дочь замуж, молилась от счастья глядя на красивую пару. Да вот счастье-то отвернулось. И стена каменная потрескивать начала. Не тот раствор попался. На водке настоянный. В общем, плохо стало Потапову жить дома. Ревность, как кислота железо, сердце есть начала. А водка остужала жар. И решил Сашка одним махом всё перечеркнуть.
Выбрал дома из прошлых запасов гирю поувесистей, благо раньше спортом занимался, верёвку обрезал бельевую у Инки. Пошёл топиться на реку. По пути захватил из-под крыльца чекушку спрятанную, огурец с грядки в карман запихал. Вышел Патапов на берег, взглянул на дали прекрасные и так себя жалко стало, что хоть вой. Выбрал уголок укромный, присел под кустик. Вода-то здесь бурлила, — омут образовался из-за поворота речного. Открутил лихо пробку с бутылки, заглотил одним глотком, как будто и не пил! Похрустел огурцом, огрызок бросил в струю речную, — утащила река, не выплюнула.
Привязал Сашка верёвку попрочнее к гире, на другом конце петлю для шеи сделал. Хотел уже одеть приладу и броситься в омут бездонный, но решил посидеть, попрощаться мысленно со своими близкими. И не заметил, как задремал. Или водка укачала? Так или иначе, но проснулся Потапов уже в сумерках от тихого разговора по соседству. Попытался подняться — не получилось. Тогда прислушался — вдруг это жена с другом своим блудить на берег пришла?
— Слышь, Яков, а что это ты пришёл сюда, к омуту? Уж не топиться ли? — женский голос для Потапова был незнаком. Он как-то переливался и журчал, напоминая ручеёк лесной по весне.
— Да нет. Ты хватила лишку, Лукерья. Это я от тоски пришёл тебе пожалиться на жизнь свою.
— Ой, ли? Вы, домовые, никогда от горя-то в петлю не лазаете, а тут затосковал, лохмоногий.
— Не то говоришь, рыбья твоя душа! Помнишь я тебе хвалился год назад, что хозяин у меня мастер — золотые руки? Это когда из избы старухи Сафронихи перешёл за печнику, к нему домой.
— Помню, помню. Говорил, что жить за печкой стал как у бога за пазухой, у этого Сашки. — Патапов не сразу сообразил, что говорили эти двое про него. А поняв побоялся пошевелиться — что же дальше скажут?
— У бога или нет, но жилось припеваючи. Хозяйка меня любила — всегда оставляла что-нибудь вкусненького — «для домового» говорила. Не понимала, что и пища ихняя мне-то не нужна. Но всё равно приятно было. И ребятишки меня любили. Бывало, заберутся на печь и болтают всякие страсти про нас, домовых. Вот, иногда, для них же, то пошуршишь мышкой под печкой, а то и веник уронишь. Они визжат от страха и восторга, мне же приятно — помнят. Хозяин вообще свой человек был — печник же. Но рухнуло всё счастье в одночасье. Стал пить он. Из-за жены. Изменяет ему с кем-то. Я — то поверил, сижу у себя под печкой, горюю. А он ко мне начал бутылём совать. Прятать, значит, от хозяйки. Я разозлился и ушёл жить к Трезору в будку. Она у него большая, тёплая. Да и собака ко мне отнеслась с пониманием. Так нет! И в будку начал бутылки совать! Я разозлился и решил узнать, куда это хозяйка ходит.
Нет, баба-то она хорошая. Иногда даже лучше чем думаешь. Но иногда! Это когда не находит Сашкиной заначки. А заначки начали появляться у него последние полгода постоянно. Раньше Патапов не то, чтобы не пил — выпивал. По праздникам обязательно. Инка даже ворчала на него — Все люди как люди, а мой вон, расселся сети вяжет! Хоть бы с мужиками сходил пиво попил!
Вчера десять бочек пива прямо с парома в магазин завезли. И река нипочём — катер так и кидало из стороны в сторону. Волна большая. Но пиво привезли мужики для себя. И шёл Сашка пивка попить в честь какого-нибудь праздника. А потом сосед, сволочь, говорит:
— Ты пиво пьёшь, а твоя шасть из дома! — Хорошо участковый разобрался в их драке, обоим выписал лишь штраф. Но у соседа появился синяк под глазом! А у Саши горе на душе повисло.
Нет, так всё нормально, но смотреть на жену Потапов начал искоса. Не то что бы проявлял какую-нибудь свою заинтересованность, но… И начал он попивать. Водочки накатит — легче станет, душа размякнет. Даже поцеловать жену хочется. Но она как от змея шарахается. Сосед гад, за свой синяк сполна рассчитался! Пить Сашка начал. Конечно, из дома ничего не тащил, заработанные деньги исправно отдавал жене. Но то, что получал сверху, от хозяев — всё оседало в «заначках». Раньше «левый» рубль — прибыль в дом. Сейчас рублём брать стало не выгодно, расчёт получал, плюс две-три поллитровки. Одну, естественно, «на дымок» с хозяевами, а остальное под крыльцо, или в будку к Трезору. Патапов был печник дай боже, какой! Ещё от отца с дедом получил секрет печной по наследству. Тёща, покойница, всё твердила Инке, мол, за Александром живёшь как за каменной стеной. Сама после войны одна-одинёшенька троих тянула и, выдавая последнюю дочь замуж, молилась от счастья глядя на красивую пару. Да вот счастье-то отвернулось. И стена каменная потрескивать начала. Не тот раствор попался. На водке настоянный. В общем, плохо стало Потапову жить дома. Ревность, как кислота железо, сердце есть начала. А водка остужала жар. И решил Сашка одним махом всё перечеркнуть.
Выбрал дома из прошлых запасов гирю поувесистей, благо раньше спортом занимался, верёвку обрезал бельевую у Инки. Пошёл топиться на реку. По пути захватил из-под крыльца чекушку спрятанную, огурец с грядки в карман запихал. Вышел Патапов на берег, взглянул на дали прекрасные и так себя жалко стало, что хоть вой. Выбрал уголок укромный, присел под кустик. Вода-то здесь бурлила, — омут образовался из-за поворота речного. Открутил лихо пробку с бутылки, заглотил одним глотком, как будто и не пил! Похрустел огурцом, огрызок бросил в струю речную, — утащила река, не выплюнула.
Привязал Сашка верёвку попрочнее к гире, на другом конце петлю для шеи сделал. Хотел уже одеть приладу и броситься в омут бездонный, но решил посидеть, попрощаться мысленно со своими близкими. И не заметил, как задремал. Или водка укачала? Так или иначе, но проснулся Потапов уже в сумерках от тихого разговора по соседству. Попытался подняться — не получилось. Тогда прислушался — вдруг это жена с другом своим блудить на берег пришла?
— Слышь, Яков, а что это ты пришёл сюда, к омуту? Уж не топиться ли? — женский голос для Потапова был незнаком. Он как-то переливался и журчал, напоминая ручеёк лесной по весне.
— Да нет. Ты хватила лишку, Лукерья. Это я от тоски пришёл тебе пожалиться на жизнь свою.
— Ой, ли? Вы, домовые, никогда от горя-то в петлю не лазаете, а тут затосковал, лохмоногий.
— Не то говоришь, рыбья твоя душа! Помнишь я тебе хвалился год назад, что хозяин у меня мастер — золотые руки? Это когда из избы старухи Сафронихи перешёл за печнику, к нему домой.
— Помню, помню. Говорил, что жить за печкой стал как у бога за пазухой, у этого Сашки. — Патапов не сразу сообразил, что говорили эти двое про него. А поняв побоялся пошевелиться — что же дальше скажут?
— У бога или нет, но жилось припеваючи. Хозяйка меня любила — всегда оставляла что-нибудь вкусненького — «для домового» говорила. Не понимала, что и пища ихняя мне-то не нужна. Но всё равно приятно было. И ребятишки меня любили. Бывало, заберутся на печь и болтают всякие страсти про нас, домовых. Вот, иногда, для них же, то пошуршишь мышкой под печкой, а то и веник уронишь. Они визжат от страха и восторга, мне же приятно — помнят. Хозяин вообще свой человек был — печник же. Но рухнуло всё счастье в одночасье. Стал пить он. Из-за жены. Изменяет ему с кем-то. Я — то поверил, сижу у себя под печкой, горюю. А он ко мне начал бутылём совать. Прятать, значит, от хозяйки. Я разозлился и ушёл жить к Трезору в будку. Она у него большая, тёплая. Да и собака ко мне отнеслась с пониманием. Так нет! И в будку начал бутылки совать! Я разозлился и решил узнать, куда это хозяйка ходит.
Страница
1 из 2
1 из 2
