Три дня в аду

Соседи по нашей площадке попались добродушные и приятные во всех отношениях. Если надо было соли — давали, сахара — тоже. Но из всех наших соседей особенно выделялся один старичок. Жил он в однокомнатной квартире. Не с кем почти не общался, да и к нему никто не ходил.

Единственное, что мне было известно о нем — это то, что звали его Иван Олегович, и что некогда работал он трактористом.

И вот однажды, по своей собственной глупости и забывчивости, я вынуждена была сидеть на лестнице и ждать, когда родители вернуться с работы. Дело было в том, что ключи я с утра забыла на столике в прихожей, а соседей не было дома. Поэтому податься мне было некуда. Сначала я хотела пойти на улицу, но мороз стоял очень сильный, и я вернулась на площадку.

Но ждала я недолго. Сначала послышались шаги. Тяжелые, медленные, с легким пришаркиванием. Через некоторое время я увидела их обладателя. На площадку, доставая ключи из кармана, поднялся этот старичок.

— Что сидишь, школьница, — спросил он меня. Голос у него был бодрый, но слегка охрипший.

— Да вот, ключи забыла, — ответила я ему. — Родителей жду.

Он медленно подошел к своей квартире и вставил ключ в замок.

— А родители скоро вернуться, — снова спросил он.

Я посмотрела на часы.

— Часа через полтора.

Он слегка покачал головой и открыл дверь. Осторожно переступил через невысокий порожек квартиры. Только теперь я заметила, что он слегка прихрамывает.

Из квартиры к нему на встречу выбежала кошка. Самая обыкновенная, какую можно встретить в любом дворе. Она покосилась на меня, будто упрекая в забывчивости. Потом потерлась о ноги хозяина.

— Ну, здравствуй, милая, здравствуй, — сказал ей Иван Олегович и ласково погладил по спине.

Потом он поставил сумку на табуретку, стоявшую у входа и посмотрел на меня.

— А чего ты здесь сидеть будешь, — сказал он. — Заходи в гости. Вдвоем веселее коротать время. А? Мурка, ты не будешь против?

Кошка в ответ что-то промурлыкала и убежала внутрь. Честно говоря, заходить к нему мне не хотелось. Начнет сейчас жаловаться на болезни, да на маленькую пенсию. Но сидеть на лестнице мне хотелось еще меньше. Поэтому я встала, отряхнулась и осторожно вошла в квартиру.

Иван Олегович показал мне, где оставить одежду, и велел проходить в комнату.

Квартира его была… удивительной. Обои в коридоре почти все отклеились, но это придавало помещению какой-то удивительный вид. Я будто вернулась на несколько десятилетий в прошлое, когда за неимением другого материала, стены оклеили газетами. В коридоре стоял комод, с вырезанными сбоку какими-то номерами. На стену была приделана вешалка, скорее всего, кованная. Люстра в коридоре когда-то была, но это было очень давно.

Осторожно я прошла в комнату. Здесь было чисто и светло. Из мебели в глаза сразу бросались шкаф и кровать, наверное, еще начала века. Стены в комнате были от пола до потолка увешаны фотографиями, в основном военными. Но чаще других попадалась фотография девочки, лет десяти. Черноволосая, смуглолицая — она, должно быть, стала настоящей красавицей. Лишь шрам над правой бровью портил ее милое личико.

— Что, интересно молодому поколению посмотреть на жизнь старших? — раздался у меня за спиной голос.

Я обернулась. Иван Олегович стоял в вязанном спортивном костюме с самоваром в руках. Самовар был электрическим, но и он, и сам хозяин квартиры, и даже кошка, которая отчего-то казалась сейчас более худой, странно-удачно вписывались в обстановку и отделку квартиры.

— Вам, молодым, теперь не понять нас. Но лучше и не надо. Наше поколение было странным, — сказал мне старичок и поставил самовар на небольшой кругленький столик у окна.

— Садись. Будем чай пить. А то ты должно быть замерзла.

Он сел на стул, опасно скрипнувший при этом, и налил чаю.

Голова его уже вся была седая, лицо покрыто морщинами, но глаза его были молоды. Веселые, голубые глаза, которые с интересом смотрели на меня.

— Нравится тебе у меня? — спросил он.

Я, занятая поглощением чая, молча кивнула головой.

— Мне тоже нравится… — протянул он и посмотрел на фотографии, при этом в глазах его появилась легкая печаль.

Немного помолчали, только кошка, лежа на полу, мурлыкала какую-то свою песенку.

— Больше полувека уж прошло с тех пор, — заговорил Иван Олегович, погружаясь в свои мысли. — Мне тогда около тридцати было.