Три дня в аду

Помню, стояли мы где-то на Украине. Представить страшно, а вспомнить стыдно. Просыпаемся с утра, а вокруг нас немцы.

Он улыбнулся. Но в этой улыбки не было веселья.

— Как-то получилось, что немцы меняли позиции, да и перенесли свой лагерь аккурат вокруг нас.

Я удивленно подняла глаза.

— А разве может такое быть?

— Может, наверное, раз было. Мы то с группой на их территории были, а опорный пункт их находился метрах в 500 от нас. Ну, мы вечером к ним поближе подобрались, да и остановились на ночь в лесочке. А они возьми этот лесочек и отгороди от наших войск. Поначалу забавно было, а потом страшно. Еды нет, воды нет, да еще Оксанка к нам прибилась. Девчонка лет десяти. Она в тот лесок по грибы ходила, да видно заночевать решила.

Он снова посмотрел на фотографии.

— Вон она. А это группа наша. Почти все погибли, когда к нашим прорывались.

— Как же вы прорывались? — спросила я очень заинтересованная этой историей.

— Да так и прорывались. Три дня прождали: думали наступление будет. Ждали приказа вроде какого. А его все нет и нет. Ягоды мы все поели, сколько могли, а дальше соваться боялись: немцы заметят. Вот и решили мы прорываться с боем.

Вздохнул. Допил чай и налил себе еще.

— Оксанку то мы спрятали в канаве заросшей, а сами в бой пошли, — вздохнул. — Автоматов было мало. А у собак этих, как назло, много. Почти все погибли… Я остался, да еще пара ребят. А остальные, кто в госпитале, кто так.

Замолчал. Долго сидел молча, потом едва слышно продолжил.

— Меня ранило, несильно, но очень неудобно. Последнее, что я помню: в лужу упал. А кругом стрельба, крики и плач. Как в аду.

— А что потом было? — осторожно поинтересовалась я.

— Потом? Потом в госпитале я очнулся. Открываю глаза, а Оксанка на меня смотрит и улыбается. А у самой голова перевязана. 'Привет, — говорит, — а вы все-таки выбрались'. И убежала. Я тогда еще подумал, если ничья она, удочерить бы можно было.

Иван Олегович замолчал, и мы некоторое время сидели в тишине.

Было это года четыре назад.

А несколько дней назад Иван Олегович скончался. Хоронили его всем подъездом. Но никто к нему не приехал: видно, и правда не осталось у него друзей и родных.

За окном лил дождь. А у моих ног мирно мурлыкала кошка, которую пришлось взять себе. Одной то ей не выжить.

Вдруг раздался звонок в дверь. Я встала и пошла открывать.

Передо мной стояла красивая, но уже не молодая женщина. Она была одета не дорого, но со вкусом.

— Добрый день, — сказала она мне с украинским акцентом. — Я Ивана Олеговича хотела бы повидать, но он не открывает.

— Он скончался несколько дней назад. А вы кто будете ему? — поинтересовалась я.

— Оксана я. Он мне много лет назад жизнь спас, — она неловко дернула головой, и я заметила шрам над правой бровью.

— Подождите, я сейчас ключи принесу.

Я пошла за ключами, но, вернувшись, обнаружила, что Мурка меня опередила. Ходила вокруг женщины, терлась о ее ноги, будто родного человека встретила.

Женщина открыла дверь в квартиру Ивана Олеговича и медленно вошла внутрь. Я хотела было пойти за ней, но потом решила оставить ее одну.

Оксана пробыла в квартире несколько минут. Вышла она заплаканная, прижимая к груди свою детскую фотографию и вязанный спортивный костюм.

— Можно мне кошку забрать? — спросила она меня.

К кошке я привязалась, но ведь на самом то деле не имела на нее никаких прав.

— Забирайте.

Оксана поблагодарила меня. Потом завернула Мурку в спортивный костюм и начала спускаться вниз.

— Спасибо, — снова поблагодарила она меня и, покрепче прижав свое богатство, ушла, оставив незабываемый след в моей памяти.

В тот вечер я чувствовала себя удивительно неуютно. Будто одна из тех ниточек, что связывают прошлое, настоящее и будущее, оборвалась.

А ведь так, в сущности, оно и было.