Первые годы жизни Илья очень боялся остаться один на один с собственной доброй волей. И придумал себе доброго духа — Постановщика Задач, или Постановщика, или, наконец, просто Стэна, — который делал именно то, о чем говорило его имя: ставил задачи. Дух этот был всегда где-то рядом, вселялся поочередно в разных знакомых Ильи и вплетал в их фразы всякие наводки…
Добавить в моё избранное
5 мин, 44 сек 3883
Первые годы он говорил просто: «Интересная книга», «Посмотри в словаре это слово», «Надо знать», «А вот есть такой интересный аккорд»… Илья послушно лез в книги, Сеть и поле зрения родителей, чтобы выполнить требование. Что-то его интересовало и занимало надолго, что-то казалось скучным — видимо, дух проверял, на что мальчик годен. Вот только отчитаться Стэну об успехах ни разу не получилось: тот всегда успевал пересесть в кого-то другого — и, наверно, путешествовал во времени какими-то своими маршрутами, потому что неизменно ничего не помнил о предыдущей задаче. Но Илья верил, что Постановщик знает все.
Потом Стэн начал задавать всякие хитроумные вопросы, до которых нужно было доходить самостоятельно. Однажды — классе в шестом — он прикинулся очкастым соседом по парте и дернул Илью за рукав перед уроком математики:
— Гляди-ка, что заметил!
— Ну? — дернулся тот, узнав духа.
Стэн — или отличник Дима — выдрал из тетради листок и начал записывать в строчку числа:
— Смотри, вот цифры — один, два, три… Ну, понял. Каждое следующее на единицу больше.
— А дальше? — В мозгу замаячило красивое слово «арифметическая прогрессия»… Но натуральные числа — это же так скучно!
— Дальше — квадраты. — Дима писал дальше: — Один, четыре, девять, шестнадцать… Отличаются на три, пять, семь…
— Девять, одиннадцать… — продолжил Илья. — Закономерность, да. Ты за этим меня дернул?
— Это только начало, — улыбкой доброго духа улыбнулся сосед. — Посмотри на кубы! — И начал писать: один, восемь, двадцать семь… А под ними: семь, девятнадцать, тридцать семь…
— Двенадцать, восемнадцать, двадцать четыре, — прошептал Илья. — Я тебя понял. Первая степень — прогрессия, вторая — функция от прогрессии, третья — функция от функции… Общую формулу бы вывести!
— Не тараторь! — скривился Дима. — Нужна тебе эта формула — тупо перемножить всегда будет проще, чем с суммами запариваться. Да и не проверял я дальше кубов, вдруг там все и кончится. Но прикольная штука, а?
— Очень! — выдохнул Илья одновременно со звонком. Всю математику он нет-нет да набрасывал на полях тетрадей столбики и строчки чисел.
Над закономерностью он бился неделю: вечерами, с утра, немножко во сне. Раскопал в интернете, что такое «доказательство по индукции», выписал его сразу в две стороны — для чисел и для степеней, — умиротворенно сунул исписанную тетрадку в рюкзак и отправился спать.
Дима отложил соседскую писанину в сторону со словами: «Чувак, да ты ненормальный» и отгородился наушниками: прости, мол, голова болит. А Стэн глянул на мальчика добрыми глазами француженки и проронил, что существует такое время в языке — Imparfait dans le passé, которое уже сто лет никто не употребляет, и есть в грамматике французского некая извращенная логика, на которую открываются глаза только у редких филологов. И всю информатику Илья сидел и переписывал из сети таблички спряжения глаголов. Логика открылась ему тем же вечером. Было немного обидно.
Стэн — или учителя — заботливо вел Илью через среднее образование, десять-двадцать раз за год повторяя: «Сходи-ка вот на эту олимпиаду», «Ты прошел в следующий тур», «С паспортом на станции, и отоспись как следует». Знаний в голове прибывало, а люди вращались вокруг по гиперболическим орбитам, в случайные моменты времени переходящим в круговые. Илья всегда мог сказать, сколько итераций сделал вчерашний бесконечный цикл до прерывания, но никогда не знал точно, какому множеству принадлежит число его друзей: натуральное оно, нуль или бесконечная дробь. Главное — Стэну всегда было, откуда говорить, а больше ничего и не требовалось.
Однажды Стэн позвонил по телефону — ожидаемо — и произнес сакральную фразу: проходишь, мол, по первой волне, неси аттестат. Выпускник слегка удивился, что дух разменивается на мелочи, и радостно вступил в студенческую жизнь. На первом курсе первым подбегал к лектору для часовой беседы о частных случаях и глубоких вопросах, на втором открыл счет научных публикаций — неизменно за соавторством Стэна в образе кого-нибудь из особенно именитых преподавателей. На третьем завертелся — ушел в науку с потрохами и жабрами. И примерно полдесятка научных степеней спустя умер во сне — там ему явился Постановщик с лицом отца и произнес крылатую фразу: «Я тебя породил, я и»….
История наша на этом, разумеется, не закончилась. На том свете Илью (омолодившегося вдруг на полвека и жалевшего, что забыл дорогу назад) уже поджидали. Точнее, поджидал — нервно перебирающий пальцами молодой человек в пиджаке. Кусочек картона где-то над карманом, как водится, сообщал его имя: «Stanley L. Smith».
— Стэн! — выдохнул преставившийся академик, подавляя желание добавить: «Привет, дружище, а ты все не стареешь». — А что под буквой «L»?
— Ничего, — хмыкнул добрый дух. — Была такая книга на твоей родине, про культового персонажа вообще без второго имени.
Потом Стэн начал задавать всякие хитроумные вопросы, до которых нужно было доходить самостоятельно. Однажды — классе в шестом — он прикинулся очкастым соседом по парте и дернул Илью за рукав перед уроком математики:
— Гляди-ка, что заметил!
— Ну? — дернулся тот, узнав духа.
Стэн — или отличник Дима — выдрал из тетради листок и начал записывать в строчку числа:
— Смотри, вот цифры — один, два, три… Ну, понял. Каждое следующее на единицу больше.
— А дальше? — В мозгу замаячило красивое слово «арифметическая прогрессия»… Но натуральные числа — это же так скучно!
— Дальше — квадраты. — Дима писал дальше: — Один, четыре, девять, шестнадцать… Отличаются на три, пять, семь…
— Девять, одиннадцать… — продолжил Илья. — Закономерность, да. Ты за этим меня дернул?
— Это только начало, — улыбкой доброго духа улыбнулся сосед. — Посмотри на кубы! — И начал писать: один, восемь, двадцать семь… А под ними: семь, девятнадцать, тридцать семь…
— Двенадцать, восемнадцать, двадцать четыре, — прошептал Илья. — Я тебя понял. Первая степень — прогрессия, вторая — функция от прогрессии, третья — функция от функции… Общую формулу бы вывести!
— Не тараторь! — скривился Дима. — Нужна тебе эта формула — тупо перемножить всегда будет проще, чем с суммами запариваться. Да и не проверял я дальше кубов, вдруг там все и кончится. Но прикольная штука, а?
— Очень! — выдохнул Илья одновременно со звонком. Всю математику он нет-нет да набрасывал на полях тетрадей столбики и строчки чисел.
Над закономерностью он бился неделю: вечерами, с утра, немножко во сне. Раскопал в интернете, что такое «доказательство по индукции», выписал его сразу в две стороны — для чисел и для степеней, — умиротворенно сунул исписанную тетрадку в рюкзак и отправился спать.
Дима отложил соседскую писанину в сторону со словами: «Чувак, да ты ненормальный» и отгородился наушниками: прости, мол, голова болит. А Стэн глянул на мальчика добрыми глазами француженки и проронил, что существует такое время в языке — Imparfait dans le passé, которое уже сто лет никто не употребляет, и есть в грамматике французского некая извращенная логика, на которую открываются глаза только у редких филологов. И всю информатику Илья сидел и переписывал из сети таблички спряжения глаголов. Логика открылась ему тем же вечером. Было немного обидно.
Стэн — или учителя — заботливо вел Илью через среднее образование, десять-двадцать раз за год повторяя: «Сходи-ка вот на эту олимпиаду», «Ты прошел в следующий тур», «С паспортом на станции, и отоспись как следует». Знаний в голове прибывало, а люди вращались вокруг по гиперболическим орбитам, в случайные моменты времени переходящим в круговые. Илья всегда мог сказать, сколько итераций сделал вчерашний бесконечный цикл до прерывания, но никогда не знал точно, какому множеству принадлежит число его друзей: натуральное оно, нуль или бесконечная дробь. Главное — Стэну всегда было, откуда говорить, а больше ничего и не требовалось.
Однажды Стэн позвонил по телефону — ожидаемо — и произнес сакральную фразу: проходишь, мол, по первой волне, неси аттестат. Выпускник слегка удивился, что дух разменивается на мелочи, и радостно вступил в студенческую жизнь. На первом курсе первым подбегал к лектору для часовой беседы о частных случаях и глубоких вопросах, на втором открыл счет научных публикаций — неизменно за соавторством Стэна в образе кого-нибудь из особенно именитых преподавателей. На третьем завертелся — ушел в науку с потрохами и жабрами. И примерно полдесятка научных степеней спустя умер во сне — там ему явился Постановщик с лицом отца и произнес крылатую фразу: «Я тебя породил, я и»….
История наша на этом, разумеется, не закончилась. На том свете Илью (омолодившегося вдруг на полвека и жалевшего, что забыл дорогу назад) уже поджидали. Точнее, поджидал — нервно перебирающий пальцами молодой человек в пиджаке. Кусочек картона где-то над карманом, как водится, сообщал его имя: «Stanley L. Smith».
— Стэн! — выдохнул преставившийся академик, подавляя желание добавить: «Привет, дружище, а ты все не стареешь». — А что под буквой «L»?
— Ничего, — хмыкнул добрый дух. — Была такая книга на твоей родине, про культового персонажа вообще без второго имени.
Страница
1 из 2
1 из 2
