Старый сфинкс Петербург скрывает в своих проулках множество странных, редких существ. Кажется, только здесь они и могли… нет, не родиться, появиться каким-то иным, небиологическим способом уже вполне зрелыми, с морщинистой кожей и полуслепыми, а в самом деле очень зоркими глазками…
Добавить в моё избранное
5 мин, 39 сек 11381
Среди этих существ, этих книжно-замшелых червей есть одна загадочная категория — коллекционеры. Антиквариат, марки, монеты, столовое серебро расстрелянных князей, книги, полные святости или бесовщины… Они сгребают в закрома все, что оставили прежние мертвые эпохи. Таким бы и Антон Иваныч, личность широкой публике совершенно неизвестная, зато в узких кругах…
Антон Иваныч, человек еще не старый, около пятидесяти, и несколько молодящийся, жил один в квартирке с высокими окнами, выходящими прямо на Мойку. Грязноватая холодная вода обеспечивала его щелястые оконницы постоянными сквозняками, но непохоже, чтобы промозглый климат вредно влиял на его здоровье. Одевался коллекционер скромно, удобно, кутежей не устраивал, гулял иногда вдоль набережных, и ничем же решительно не выделялся среди одиноких интеллигентных пенсионеров, играющих в шахматы на скамейках Летнего сада. Только посвященные знали его истинные интересы.
Каждому от судьбы положены слабости. Наполеон старался казаться выше ростом. Александр III любил приложиться к фляжечке тайком от жены. Марк Антоний слишком доверял Клеопатре. Слабостью Антона Иваныча была бронза малых форм. Статуэтки завораживали его изящным жизнеподобием внешним и вечностью своего нержавеющего сплава. Холодный металл кажется смуглым и теплым телом, глаза крохотных людей и животных, видавшие поколения наших предков, все так же смотрят на нас и сквозь нас. Как будут смотреть на потомков, когда мы сойдем во прах.
Тот день оказался неожиданно удачным для Антона Иваныча. Так часто бывает, удача одного древесным грибом растет на неудаче другого. Неудача постигла соседку Антона Иваныча. В утешение добавим, что для старушки-соседки эта неудача была последней: она скоропостижно померла в полчетвертого вечера.
В начале седьмого, когда формальности с нотариусом уладили, соседку обмыли, и специально оговоренный покойницей в завещании дьячок читал над нею в «зале» Псалтырь, в филенчатую бурую дверь квартиры тихонько поскребся Антон Иваныч. Уж он-то умел обходительно и ненавязчиво избавить слезоточащих наследников от ненужных им редкостей. Отметим, цену коллекционер давал твердую и от слова не отказывался.
Не то внучка, не то племянница старухи (Елена Прокловна, вот как звали покойницу! Антон Иваныч вспомнил-таки! И похвалил себя — еще один козырь в разговоре) встретила его не слишком опечаленной с виду. Была она немолода и совсем непривлекательна, в несвежем сером халате и тапках на босу ногу. Антон Иваныч считал себя недурным физиогномистом, и понял, что речь тут надо весть по-деловому, без цветистостей. Усопшую он назвал по имени-отчеству и вообще представил дело так, будто не здоровался с ней раз в месяц на лестнице, а был почти своим человеком в доме. То ли племянница, то ли внучка с глазами сонными и лицом измятым, словно подушка, без возражений повела его по комнатам, показывать старухино имущество.
Ее коллекционер увидел сразу. Будто и не глазами, а сердцем: оно сбилось, а потом стукнуло сильнее обычного. На полочке возле пыльного овального зеркала, рядом с высохшими парфюмерными флакончиками, статуэтка смотрелась как ворона посреди кремового торта.
В низкий восьмиугольный пьедестал вцепилась когтями бронзовая виверна. Дракон, но всего с одной парой лап, приподнял кожистые крылья и ощерил узкую пасть, оснащенную множеством филигранных маленьких зубок, высунул узкий раздвоенный язычок. Глазки мерцали алыми камешками, как бы не настоящими рубинами. Вся фигурка, не более локтя с постаментом, казалась совершенно и отвратительно живой.
Антон Иваныч подошел к статуэтке осторожно, не останавливаясь слишком надолго взглядом. Поглядел вначале блюдце на стене, испачканное безобразными котятами. Понюхал флакончик из-под «Красной Москвы». (Сколько лет ее не выпускают?), погладил нелепые оленьи рога, прибитые неведомо кем и когда возле зеркала. И сказал:
— Знаете, я б купил вот эту тарелочку и статуэточку. Ценности исторической они не имеют, но одному знакомому хочу подобрать подарки на годовщину свадьбы. Ему и его жене. Так что согласен немного переплатить.
И назвал цену. Внучкоплемянница тут же согласилась, даже чуть-чуть разочаровав покупателя. И еще принесла пачку старых газет, завернуть вещи. Антон Иваныч расшаркался, уходя. Но на пороге женщина коснулась вялой рукой его плеча:
— Знаете, она звала эту ящерицу своим талисманом и проклятьем. Так и говорила: мой талисман и мое проклятие, и крестилась при этом.
Антон Иваныч взглянул в ее рыбьи глаза и вежливо попрощался. Чем-то его встревожили суеверия мертвой старухи. И полутемная прихожая показалась похожей… да, на незапертый склеп с последней задержавшейся плакальщицей, которой уже незачем изображать скорбь.
Антиквар считал себя очень сдержанным человеком. Он развернул газеты, только переодевшись в домашний серый спортивный костюм с ковровыми шлепанцами и вымыв руки.
Антон Иваныч, человек еще не старый, около пятидесяти, и несколько молодящийся, жил один в квартирке с высокими окнами, выходящими прямо на Мойку. Грязноватая холодная вода обеспечивала его щелястые оконницы постоянными сквозняками, но непохоже, чтобы промозглый климат вредно влиял на его здоровье. Одевался коллекционер скромно, удобно, кутежей не устраивал, гулял иногда вдоль набережных, и ничем же решительно не выделялся среди одиноких интеллигентных пенсионеров, играющих в шахматы на скамейках Летнего сада. Только посвященные знали его истинные интересы.
Каждому от судьбы положены слабости. Наполеон старался казаться выше ростом. Александр III любил приложиться к фляжечке тайком от жены. Марк Антоний слишком доверял Клеопатре. Слабостью Антона Иваныча была бронза малых форм. Статуэтки завораживали его изящным жизнеподобием внешним и вечностью своего нержавеющего сплава. Холодный металл кажется смуглым и теплым телом, глаза крохотных людей и животных, видавшие поколения наших предков, все так же смотрят на нас и сквозь нас. Как будут смотреть на потомков, когда мы сойдем во прах.
Тот день оказался неожиданно удачным для Антона Иваныча. Так часто бывает, удача одного древесным грибом растет на неудаче другого. Неудача постигла соседку Антона Иваныча. В утешение добавим, что для старушки-соседки эта неудача была последней: она скоропостижно померла в полчетвертого вечера.
В начале седьмого, когда формальности с нотариусом уладили, соседку обмыли, и специально оговоренный покойницей в завещании дьячок читал над нею в «зале» Псалтырь, в филенчатую бурую дверь квартиры тихонько поскребся Антон Иваныч. Уж он-то умел обходительно и ненавязчиво избавить слезоточащих наследников от ненужных им редкостей. Отметим, цену коллекционер давал твердую и от слова не отказывался.
Не то внучка, не то племянница старухи (Елена Прокловна, вот как звали покойницу! Антон Иваныч вспомнил-таки! И похвалил себя — еще один козырь в разговоре) встретила его не слишком опечаленной с виду. Была она немолода и совсем непривлекательна, в несвежем сером халате и тапках на босу ногу. Антон Иваныч считал себя недурным физиогномистом, и понял, что речь тут надо весть по-деловому, без цветистостей. Усопшую он назвал по имени-отчеству и вообще представил дело так, будто не здоровался с ней раз в месяц на лестнице, а был почти своим человеком в доме. То ли племянница, то ли внучка с глазами сонными и лицом измятым, словно подушка, без возражений повела его по комнатам, показывать старухино имущество.
Ее коллекционер увидел сразу. Будто и не глазами, а сердцем: оно сбилось, а потом стукнуло сильнее обычного. На полочке возле пыльного овального зеркала, рядом с высохшими парфюмерными флакончиками, статуэтка смотрелась как ворона посреди кремового торта.
В низкий восьмиугольный пьедестал вцепилась когтями бронзовая виверна. Дракон, но всего с одной парой лап, приподнял кожистые крылья и ощерил узкую пасть, оснащенную множеством филигранных маленьких зубок, высунул узкий раздвоенный язычок. Глазки мерцали алыми камешками, как бы не настоящими рубинами. Вся фигурка, не более локтя с постаментом, казалась совершенно и отвратительно живой.
Антон Иваныч подошел к статуэтке осторожно, не останавливаясь слишком надолго взглядом. Поглядел вначале блюдце на стене, испачканное безобразными котятами. Понюхал флакончик из-под «Красной Москвы». (Сколько лет ее не выпускают?), погладил нелепые оленьи рога, прибитые неведомо кем и когда возле зеркала. И сказал:
— Знаете, я б купил вот эту тарелочку и статуэточку. Ценности исторической они не имеют, но одному знакомому хочу подобрать подарки на годовщину свадьбы. Ему и его жене. Так что согласен немного переплатить.
И назвал цену. Внучкоплемянница тут же согласилась, даже чуть-чуть разочаровав покупателя. И еще принесла пачку старых газет, завернуть вещи. Антон Иваныч расшаркался, уходя. Но на пороге женщина коснулась вялой рукой его плеча:
— Знаете, она звала эту ящерицу своим талисманом и проклятьем. Так и говорила: мой талисман и мое проклятие, и крестилась при этом.
Антон Иваныч взглянул в ее рыбьи глаза и вежливо попрощался. Чем-то его встревожили суеверия мертвой старухи. И полутемная прихожая показалась похожей… да, на незапертый склеп с последней задержавшейся плакальщицей, которой уже незачем изображать скорбь.
Антиквар считал себя очень сдержанным человеком. Он развернул газеты, только переодевшись в домашний серый спортивный костюм с ковровыми шлепанцами и вымыв руки.
Страница
1 из 2
1 из 2
