Моя новая жизнь

Теперь она мой лучший друг и я решил, что завтра возьму её с собой. Если бы меня кто-нибудь превратил в мышь и сказал, что так останусь навсегда, то я бы согласился, лишь бы завтра не наступило.

Утро. Бессонная ночь пролетела, как никогда не пролетали такие ночи и мне становится физически плохо от страха. Мой лучший друг наелся крошек у меня в кармане и спит там без задних ног. Слышу. Идут. Вот открывается дверь и передо мной несколько человек в масках. Ведут под руки в лес куда-то. Теперь я понимаю, почему никто не бежит перед казнью — ноги почти не идут от страха, и под руки меня держат, чтоб я не упал. Пришли. Подле меня пень, а возле него большой человек с топором. Ещё один забежал вперёд с видеокамерой, он, наверное, снимал меня всю дорогу, а я и не заметил. Говорит мне:

— Ну давай, скажи чего-нибудь в камеру! Тока хорошо говори. Один дубль будет.

Чего сказать то? Зачем им это? Может попугают, снимут как я унижаюсь и отпустят? Сейчас скажу. Только бы сознание не потерять.

— Я… Я русский солдат… — И как это такое у меня вырвалось, будто не сам сказал, даже в голове зазвенело.

— Молодец! Оскара получишь. Ложи голову на пень.

Вот и всё, секунды остались. Сейчас душа из тела выскочит. Мышь моя из кармана вылезла и возле пня села, смотрит прям в глаза, словно ей меня жалко. Человек с топором воздуха в груди напустил, слышу, сейчас опустит лезвие. Удар! Ничего не происходит, хотя нет, произошло: страх ушёл, невесомость, я наконец свободен. Песню слышу, где-то далеко. Это мамин голос и да, это та самая песня, что мне в детстве пела про мышку, которую я так вспомнить хотел. Друг мой лучший лапкой мне машет, мол, бежим, дорогу покажу. И мы бежим или летим через лес горы, туда, откуда песня льётся. Вот мышонок остановился, смотрит на меня, а я и сам себя не вижу, и снова лапкой мне машет, мол, дальше сам дорогу найдёшь и в воздухе растворился. Может и не было его? И я лечу в сторону, откуда песня. Мамин голос всё ближе, и вот знакомые места. Опять лес, но уже знакомый, вот кладбище, где мать похоронена. Песня утихла. Да, вот могила её, а рядом моя? Почему уже похоронен? И почему такие даты на плитах? Похоже, я целый год летел. Надо домой скорее, жена ведь родила уже, наверное. Вот он мой город, всё как обычно, только меня никто не видит. Мой дом. Квартира. Вот жена моя за столом сидит, постарела, брат, почему-то тоже за столом, фотографии мои разбросаны, ещё человек какой-то со свечкой в руке, ребёночек мой в люльке плачет. Я ведь песню вспомнил, сейчас спою ему, может успокоится:

— Ты не плачь. Я тебе песенку спою. Слушай. На кухне мышка уронила банку. Спит моя малышка — ей сейчас теплей…

И вправду успокоился, может слышит меня?

— Про мышку что-то поёт. Возле ребёнка сейчас стоит… — говорит человек со свечкой. Он, что, тоже меня слышит? Да и видит, похоже. Все как сквозь меня глядят, а он прям внутрь взглядом впился. Глаза голубые, огромные, на меня так при жизни никто не смотрел. Интересно, я и сам себя не вижу, почему он видит? Куда бы ни стал, в мою сторону голову поворачивает.

— Ты скажи им, что всё хорошо у меня, наверное, — говорю ему.

— Говорит, что хорошо всё у него. Это он ребёнка успокоил. Про мышку, какую-то пел. Говорит, ему мама эту песню пела.

— Да, пела, — подтвердил брат.

— Когда вы ребёнка крестили? — спросил мою вдову человек со свечкой.

— Сегодня утром. Вот только из церкви, — уже сквозь слёзы ответила она.

— Теперь тот, кто на фотографиях ангел-хранитель у ребёнка вашего, но он об этом ещё не знает, — ответил человек со свечкой.