По молодости он называл её — моя тесная дырочка. Она его — мой хомячок. Но хомячок подрос и, приподнявшись по служебной депутатской лестнице, превратился в монстра. К тому времени и дырочка давно уже перестала быть тесной. Эволюционизировав во времени, они сохранили гармонию. Хотя бы внешне. И обособленно друг от друга.
Добавить в моё избранное
5 мин, 55 сек 8595
Хомячок гармонировал с новой должностью, скороспелой секретаршей Леночкой и нарезным охотничьим карабином, чаще всего служившим прикрытием для гармонизации с секретаршей.
Тесная дырочка осталась не у дел. Оставшись один на один с блестящей кухонной утварью и обстановкой в доме строго по Фен-Шую, она время от времени агонизировала шопингами и боролась с весом. Результаты были катастрофическими как в первом, так и во втором случае.
Она очень хотела вернуть и наладить. Он отчуждённо не возражал. Дабы наладить, решено было посетить театр, ибо ничто так не сближает, как свет рампы и вид оркестровой ямы.
Театр начался прямо с вешалки.
— Аккуратнее можно? Это норка и если хоть один волос упадёт… у вас что, вешалок не предусмотрено? Я не успокоюсь! Не успокоюсь, говорю… да, пока мне вешалку не дадут.
Вешалку дали. Дали бесплатный бинокль, только чтобы заткнулась. А может, потому что Фэн-Шуй помог.
— Представляешь, какие уроды, Саш. Шуба девять тысяч стоит… ну я тебе говорила.
Александр Михайлович поморщился в сторону уродов. Или шубы.
Буфет порадовал армянским коньяком и бутербродами с севрюгой. Отлегло после вешалки. Анастасия (в миру — тесная дырочка) теребила программку, не в силах успокоиться.
— Ну, ты представляешь? Театр называется. Гадко так, Саша. Что ты молчишь? Скажи что нибудь.
— Что смотрим? — Александр Михайлович наморщил высокий лоб и кивнул мешковатым носом на программку.
— Я же говорила. Аида.
— А… ну, да.
Вид оркестровой ямы произвёл впечатление только на Анастасию, оставив Александра Михайловича совершенно равнодушным. Под низкие тоны увертюры, он незаметно рыгнул в кулак. К середине второго действия, хомячок окончательно потерял интерес к происходящему на сцене. Он уже начал клевать носом, когда Радамес вошёл в покои Амнерис и назвал Аиду Леночкой. Хомячок вздрогнул и покосился на Настю. Та и виду не подала. Радамес продолжал пороть отсебятину и лапал на сцене Леночку-Аиду. Та хихикала и вяло отбивалась.
— Чушь какая-то, — проворчал хомячок.
— Что ты говоришь? — Анастасия взглянула на Александра Михайловича полными слёз глазами.
— Херня, говорю. Авангардизм какой-то.
— Это любовь, Сашенька.
Тем временем, на сцене Радамес демонстрировал Аиде нарезной карабин. Сообщил, что времени у него — вагон. До завтрашнего утра. Жене сказал, что идёт на кабана. Посмеялись над женой.
Александр Михайлович ёрзал на стуле, а когда Радамес завалил Леночку на ложе и разорвал на ней калазарис, хомячок не выдержал и встал.
— Я в туалет — коротко бросил он, поймав вопросительный взгляд Анастасии.
Выйдя в фойе, он перевёл дыхание. Мысли его путались. Хомячок направился в сторону уборной, бормоча себе под нос.
— Чёрт знает что. Откуда они знают, сволочи? Дармоеды, лицедеи проклятые.
У дверей уборной его поджидала тонкогубая очкастая мымра, из тех, что вечно слоняются по театру с умным видом и распространяют программки. Она поманила Александра Михайловича дистрофичной рукой и пошла по коридору. Как зачарованный, хомячок направился вслед за служительницей от шоу-бизнеса. Он даже забыл, что нестерпимо хотел по-маленькому. Коридор круто повернул налево, и стал узким и тёмным. Ещё несколько шагов и пол под ногами Александра Михайловича сделался пологим. Коридор резко уходил вниз. Потянуло сыростью и холодом. Самое ужасное то, что хомячок даже не сопротивлялся. Он просто шёл за провожатой, словно сомнамбула, и даже не задавал вопросов. Куда? Зачем? Откуда вообще, взялся этот чёртов коридор?
Ещё один крутой поворот и Александр Михайлович очутился в небольшом, слабоосвещённом зале перед низкой импровизированной барной стойкой из камня. За стойкой стоял полуголый молодой человек. Вся его одежда состояла из набедренной повязки и тигровой шкуры, накинутой на широкие атлетические плечи. Хомячок взглянул на мощный торс бармена и сглотнул. «Пидарасы» — пронеслось в его голове. Он испуганно оглянулся по сторонам, ища поддержки, но никого не обнаружил в полумраке. Театральная мымра куда-то внезапно исчезла.
— Ну, я пошёл? — вопросительно обратился хомячок к молодому человеку. Александр Михайлович попытался ретироваться, но бармен жестом руки буквально пригвоздил его к месту.
— Присядьте.
Хомячок опустился, на непонятно откуда взявшийся табурет.
— Вы меня с кем-то путаете… я собственно, в уборную шёл… я…
— Что вы скажете об эфиопских винах? — не обращая внимания на невнятное бормотание Александра Михайловича, спросил бармен.
— А вы собственно кто?
— Называйте меня Амонасро.
Не дожидаясь следующих вопросов, Амонасро достал из-под стойки небольшой глиняный кувшин и пару кружек. Налил обе до краёв и пододвинул одну Александру Михайловичу.
«Не пей, идиот» — сказал себе хомячок, после чего залпом осушил свою кружку.
Тесная дырочка осталась не у дел. Оставшись один на один с блестящей кухонной утварью и обстановкой в доме строго по Фен-Шую, она время от времени агонизировала шопингами и боролась с весом. Результаты были катастрофическими как в первом, так и во втором случае.
Она очень хотела вернуть и наладить. Он отчуждённо не возражал. Дабы наладить, решено было посетить театр, ибо ничто так не сближает, как свет рампы и вид оркестровой ямы.
Театр начался прямо с вешалки.
— Аккуратнее можно? Это норка и если хоть один волос упадёт… у вас что, вешалок не предусмотрено? Я не успокоюсь! Не успокоюсь, говорю… да, пока мне вешалку не дадут.
Вешалку дали. Дали бесплатный бинокль, только чтобы заткнулась. А может, потому что Фэн-Шуй помог.
— Представляешь, какие уроды, Саш. Шуба девять тысяч стоит… ну я тебе говорила.
Александр Михайлович поморщился в сторону уродов. Или шубы.
Буфет порадовал армянским коньяком и бутербродами с севрюгой. Отлегло после вешалки. Анастасия (в миру — тесная дырочка) теребила программку, не в силах успокоиться.
— Ну, ты представляешь? Театр называется. Гадко так, Саша. Что ты молчишь? Скажи что нибудь.
— Что смотрим? — Александр Михайлович наморщил высокий лоб и кивнул мешковатым носом на программку.
— Я же говорила. Аида.
— А… ну, да.
Вид оркестровой ямы произвёл впечатление только на Анастасию, оставив Александра Михайловича совершенно равнодушным. Под низкие тоны увертюры, он незаметно рыгнул в кулак. К середине второго действия, хомячок окончательно потерял интерес к происходящему на сцене. Он уже начал клевать носом, когда Радамес вошёл в покои Амнерис и назвал Аиду Леночкой. Хомячок вздрогнул и покосился на Настю. Та и виду не подала. Радамес продолжал пороть отсебятину и лапал на сцене Леночку-Аиду. Та хихикала и вяло отбивалась.
— Чушь какая-то, — проворчал хомячок.
— Что ты говоришь? — Анастасия взглянула на Александра Михайловича полными слёз глазами.
— Херня, говорю. Авангардизм какой-то.
— Это любовь, Сашенька.
Тем временем, на сцене Радамес демонстрировал Аиде нарезной карабин. Сообщил, что времени у него — вагон. До завтрашнего утра. Жене сказал, что идёт на кабана. Посмеялись над женой.
Александр Михайлович ёрзал на стуле, а когда Радамес завалил Леночку на ложе и разорвал на ней калазарис, хомячок не выдержал и встал.
— Я в туалет — коротко бросил он, поймав вопросительный взгляд Анастасии.
Выйдя в фойе, он перевёл дыхание. Мысли его путались. Хомячок направился в сторону уборной, бормоча себе под нос.
— Чёрт знает что. Откуда они знают, сволочи? Дармоеды, лицедеи проклятые.
У дверей уборной его поджидала тонкогубая очкастая мымра, из тех, что вечно слоняются по театру с умным видом и распространяют программки. Она поманила Александра Михайловича дистрофичной рукой и пошла по коридору. Как зачарованный, хомячок направился вслед за служительницей от шоу-бизнеса. Он даже забыл, что нестерпимо хотел по-маленькому. Коридор круто повернул налево, и стал узким и тёмным. Ещё несколько шагов и пол под ногами Александра Михайловича сделался пологим. Коридор резко уходил вниз. Потянуло сыростью и холодом. Самое ужасное то, что хомячок даже не сопротивлялся. Он просто шёл за провожатой, словно сомнамбула, и даже не задавал вопросов. Куда? Зачем? Откуда вообще, взялся этот чёртов коридор?
Ещё один крутой поворот и Александр Михайлович очутился в небольшом, слабоосвещённом зале перед низкой импровизированной барной стойкой из камня. За стойкой стоял полуголый молодой человек. Вся его одежда состояла из набедренной повязки и тигровой шкуры, накинутой на широкие атлетические плечи. Хомячок взглянул на мощный торс бармена и сглотнул. «Пидарасы» — пронеслось в его голове. Он испуганно оглянулся по сторонам, ища поддержки, но никого не обнаружил в полумраке. Театральная мымра куда-то внезапно исчезла.
— Ну, я пошёл? — вопросительно обратился хомячок к молодому человеку. Александр Михайлович попытался ретироваться, но бармен жестом руки буквально пригвоздил его к месту.
— Присядьте.
Хомячок опустился, на непонятно откуда взявшийся табурет.
— Вы меня с кем-то путаете… я собственно, в уборную шёл… я…
— Что вы скажете об эфиопских винах? — не обращая внимания на невнятное бормотание Александра Михайловича, спросил бармен.
— А вы собственно кто?
— Называйте меня Амонасро.
Не дожидаясь следующих вопросов, Амонасро достал из-под стойки небольшой глиняный кувшин и пару кружек. Налил обе до краёв и пододвинул одну Александру Михайловичу.
«Не пей, идиот» — сказал себе хомячок, после чего залпом осушил свою кружку.
Страница
1 из 2
1 из 2
