Поросенок с гречневой кашей

Эх, хоронили Ваньку, «порвали два баяна»…

Кипеннокрылый ангел спикировал к изголовью и вопросил:

— А что, Иван Перепийко, веровал ли ты в Господа Бога? Чтил ли ты Пасху, Рождество и прочие двунадесятые праздники? Про посты можешь не отвечать, всё с тобой понятно…

— Чтил, — я попытался вспомнить, какое сегодня число? Какой там ближайший двунадесятый? — Вон, поросёнка прикупил… барана резать будем…

К изголовью спикировала еще пара ангелов — сквозь опущенные веки я их вполне ясно себе различал. Небесное воинство переглянулось:

— Не можем мы решить, Ваня, в какой тебя рай отправить — мусульманский, православный, католический или строительный… Ты пока полежи, а мы подумаем, куда тебя определять… Ты-то сам куда больше хочешь?

Раздался звон хрусталя и лихой писк гармоники — дядя Вася пошел вприсядку. Я подумал: эх, сволочи… выбрать, что ли, своих, православных? На Пасху на могилку приходить будут, яички кушать, водочкой запивать…

Э, нет! Хрен вам. Вы будете жрать и трескать, а я лежать и облизываться.

— Нет, говорю, в православный рай не хочу. Хочу туда, где пир… в Валгаллу, например.

— Никак нельзя, — ангел отвечает, — для того геройски погибнуть надо. А вы, уважаемый, от острого панкреатита окочурились.

А этот гад, дядя Вася — наяривает, и наяривает! Небось, и выпивать не забывает. И цыплёнком закусывать. Котлетками и перчиком фаршированным. Котлетки моя Надюша знатно готовит: внутрь кусочек маслица кладет, сухариками посыпает, и на шкворчащую сковородку шлёпает… С лучком фаршик! С крупно помолотым черным перцем! Дух — голова кругом идет. Красота.

И все эти котлеты жрут. За мой счёт. Чужой праздник, одним словом.

— Ну, говорю, давайте уж куда получится. Главное, чтоб покушать было.

— Тут ещё такая закавыка… — смущаются ангелы. — Был ты, Иван, малость неразборчив в своей богобоязненности. И барана, и кулич, и мацу в гостях у тети Сони за пазуху… Непонятно чей ты. Куда тебя?

Стали они шептаться и совещаться. Ну, пока они там не определились, лежу себе спокойно, а что делать. Мне-то какое дело? Уж как-нибудь с новой пропиской сами разберутся. Меня куда больше взволновало, что курицу-то уже съели, сочную кожицу и нежное мяско по желудкам отправили, и за пирожки принялись. Эх, хоть одним зубком бы поглядеть, что на официальных поминках-то будет!

И тут разверзлись хляби небесные, и грянул гром, и возвестил глас:

— Поросёнок!

Единым вздохом пронеслось по комнате всеобщее восхищение. Нос мой задохнулся от божественного аромата. И я словно наяву увидел, как жена моя, Надюша, вносит на блюде нежного, румяного поросёночка, в россыпях душистой гречневой каши… и парок струится сквозь румяные разломы…

Тут уж я не выдержал — так восстал из гроба, что ангелы отшатнулись:

— Поросёнка… ПОРОСЕНКА НЕ ТРОЖЬ!

Гости, слава те Господи, разбежались. Гришка, сволочь, драпая, пол-кулебяки с капустой в карман засунул. Ну, на столе, скажу честно, много чего ещё оставалось, зря грешить на гостей не буду. Мне хватило. Воскрес я или только на время к жизни вернулся — сказать не могу, но — вишь ты, что поросёнок-то, да с кашей, да с гречаной, да молочный — делает!

Встал, покушал, от ангелов отмахнулся, выпил, и дальше лег. Раз уж пришёл черёд помирать, то это дело надо отметить.