Черная дыра

Он научился чувствовать спиной, у него давным-давно выросли глаза на затылке. Он сунул руки в карманы и опустил голову, почти касаясь подбородком груди. Пахло застаревшей пылью. «Неуютно в плечах», — подумал Дин.

— Почему ты переставил стул?

— Он мне не нужен.

— Чертов фонарь! Убери фонарь! Убери его! Черт! — Эдвард протяжно, по-женски всхлипнул. Дин подумал «хорошо, что я не вижу его лица» и снова прислушался. Он знал, что Эдвард забился в левый угол и сидит там на четвереньках, как собака.

Фонарь погас после короткого, мерзкого щелчка откуда-то сверху.

«Я убью его», — отчеканил внутренний голос.

Дин глянул через плечо, в темноту.

Звук сюда не проникал. Медлительная, черная тишина тут же начала сводить его с ума. Было невыносимо думать о том, кто затаился у него за спиной. Когда глаза привыкли, Дин увидел, что Эдвард и в самом деле сидит на корточках в этом живом, органическом сумраке. Бледное лицо-маска Эдварда оказалось на уровне колен, а пальцы с длинными ногтями тихонько скребли по полу. Он может сидеть так часами и ничего не говорить. Кссср-ксссср. Этот звук можно было возненавидеть. — Лошадь выходит оттуда, — наконец произнесло существо-Эдвард.

Дин коротко глянул, хмыкнул, потер руки. Становилось холодно. Чертово пальто нисколько не греет. Оно мертвое, оно отбирает его жизнь. Дин поводил плечами, борясь с желанием его скинуть.

— Я стремительно рвусь к пропасти. Погляди, она меня ненавидит.

Дин почувствовал, как кошмарная улыбка растягивает его губы. Тонкие трещинки неприятно саднило.

— Она тебя обожает. Нужно быть идиотом, чтобы не знааааать.

Дина бросало в дрожь, когда существо-Эдвард так растягивал слова. А он постоянно начинал делать так, когда выбирался из своей человеческой шкуры. Скоро глаза у него станут плоскими и позвоночник начнет выпирать из-под кожи.

— Мне сегодня приснился кошмар. — Прошептал Дин. — Кажется, он повторяется в эту самую секунду.

С этими словами он развернулся и помедлил. «Всякий раз, когда я делаю шаг, все начинается снова. Не лучше ли остановиться? Не лучше ли просто»….

— Тебе ниииикуда не уйти, — просипел Эдвард, уже в который раз с легкостью прочитав бледную, расплывчатую мысль. Она походила на призрачный силуэт на дне самого глубокого в мире океана, но каким-то образом Эдвард снова разгадал её.

— Который сейчас день недели? — сухим, ломким голосом произнес Дин.

— Не все ли равно?

— Мне кажется, что я ничего не помню. Ничего не помню, кроме этих проклятых слов, проклятых заученных слов. И тот сон, Эдвард… Он мне не понравился.

— Какой сон?

— Про Марию. Она сказала мне, что на могиле больше нет креста.

Кссср-ксссссррр — продолжал скрести ногтями Эд. Дин не хотел говорить с ним, но губы его продолжали шевелиться, издавая странные, похожие на слова, звуки.

— Может быть, я на самом деле уйду.

— Ты все равно вернёшься. Всееее так делают.

— Я — не все. И ещё — это не та пьеса, ты мне предлагал другую роль. Совершенно. В самом начале. Неужели ты решил, что я забуду?

— Ты сам сказал мне об этом. О том, что пальто тебе очень идет. И что твои мысли совсем схожи с теми, что были выписаны чернилами на бумаге. И я решил тогда, что тебе нельзя играть эту роль. Потому что ты должен её жить. Чего же ты ждешь.

«Пальто жмет», — снова подумал Дин и медленно поднялся на сцену.

Эдвард не отрывал от него своих маленьких, блестящих глаз.

— «Я говорю тебе — да»…. Так начинался тот мой первый монолог. Мне кажется, она мне тогда ответила.

— Вспоминай, конечно же. Самое время. Я говорю тебе, ты должен жить.

— Что сказала Мария? — глаза его затуманились, словно он медленно погружался в сон. Или смерть.

— Она придет завтра утром. Она принесет тебе какие-то вещи, что ты оставил у неё.

— Кресты с могил?

— Ты рехнулся, должно быть. Ну, готов?

Дин выдохнул и ощутил страшный небесный холод, и запах темно-синего цвета, сливающегося с вибрирующими звуками чьей-то далекой музыки.

По его щекам потекли слезы, и он обхватил себя руками. «Тепло» — прошептал он. «Будет ли здесь когда-нибудь тепло?». И только тогда прислушался к медленным, мерным ударам, выбивающим из пола бледные пылинки. Удары глухие и законченные, словно отточенные движения танцора.

— А зачем она вообще придет? Зачем? Я не хочу больше, чтобы она приходила. Она спросит меня, как мои дела, а я отвечу — я умер, умер в прошлую среду. И ещё я скажу, что отдам ей это самое пальто, она просила.

— В среду ты отлично выглядел для мертвеца, Дин. Но послушай-ка, как эти звуки напоминают медленный стук сердца…

Животное вошло. Оно напомнило огромную железную машину. В сумраке блеснули налитые кровью глаза.